Я смотрю на эти буквы и не понимаю, что это? Это про меня? На глазах наворачиваются слезы, как будто это сейчас это происходит не со мной, внутри появляется тупая боль, сменяющая резями в животе. Эта карта точно была моя. Я начинаю листать и нахожу на последней странице фотографии, где изображена я «до» поступления в больницу и «после» того, как мне было сделано несколько операций. Я смотрю на эти фотографии и не могу поверить, что это я. На первой фотографии мое лицо все в порезах и крови, глаза закрыты, на другой порезы сменяются синяками, крови уже нет, но здесь я вся обвешена трубками и проводами, из вены торчит толстый катетер. К горлу подступает огромный ком, мне кажется, что еще секунда и меня просто стошнит от всего этого.

— Не могу поверить, что это было со мной! — голос наполнен такой болью, тем временем Эйприл хватает меня под руку и забирает медкарту.

— Слушай, с собой мы взять ее не можем, потому что у твоего отца, чтобы он, черт возьми, не скрывал, начнутся вопросы, поэтому я просто ее сфотографирую, и мы закроем этот кабинет, как будто сюда не заходили, — голос Эйприл звучит уверенно, я знаю, что она пытается успокоить меня, но перед глазами стоит мое лицо все в крови и лицо, обвешенное трубками. Как такое может быть? Я совершенно ничего не помню!

Эйприл быстро фотографирует на свой телефон страницы медкарты, а затем аккуратно кладет туда, где она и была. Потом берет меня под руку и выводит из кабинета.

— Как такое возможно… — Эйприл секунду смотрит на мои стеклянные глаза, которые периодически наполняются слезами, наверняка у меня уже потекла тушь, но это меня мало волнует, ведь перед глазами у меня мое окровавленное лицо. Авария? Я ничего не помню.

Эйприл быстрым движением закрывает шпилькой замок и ведет меня под руку в мою комнату. Она аккуратно сажает меня на кровать и берет за руку, ее рука такая теплая.

— Мы обязательно выясним это, Иззи, чтобы это ни было, слышишь? — она укладывает меня на кровать и накрывает сверху одеялом.

Внутри столько боли и непонятных мыслей. Они кружатся в моей голове как пчелиной рой и не могут остановиться. Я снова и снова представляю ту фотографию, где мое лицо все в крови и на щеках огромные порезы. Я дотрагиваюсь до своей щеки своей холодной ладонью, моя щека идеально гладкая, никакого шрама. Авария? Перелом ключицы, разрыв селезенки, черепно-мозговая травма, смерть от болевого шока. Этого просто не может быть. Больница Лонг-Бич. Лонг-Бич.

Мне кажется, что я забыла, как дышать, внутри меня столько непонятных чувств, что произвольное дыхание уходит куда-то на второй план. Я не сомкнула глаз ни на секунду, знала, что Эйприл была тут где-то неподалеку, но одновременно для меня она была где-то далеко, потому что все мои мысли были в папином кабинете и в этой медкарте.

02:03

Никогда не испытывала такой боли, когда воздух в комнате начинает тебя душить, а внутри такой огромный ком, который не дает тебе подняться, он заставляет тебя оставаться на дне. Мне больно из-за того, что я совершенно не понимаю, что происходит. Родители прекрасно знают, но никогда не говорили мне, почему? Я больше никогда не смогу им доверять, я знаю, что нельзя делать поспешных выводов, но мне кажется, что это не тот случай.

05:19

Каждый день я просыпалась с улыбкой от того, что моя фамилия была Харрисон, теперь же мне противно, что я ношу ее, она словно клеймо для меня.

06:47

Я смотрю на часы и наконец осознаю, что не сомкнула глаз ни на секунду, кажется, что Эйприл тоже, потому что я вижу, что она сидит на краю кровати. Она оборачивается и смотрит мне в глаза, буквально пару секунд, она точно знает, как мне тяжело. Если бы такое произошло с Эйприл, я даже бы представить себе не могла, что именно нужно делать.

— Собирайся, — вдруг резко говорит Эйприл, — Я поеду за рулем.

Я смотрю на нее с непонимающим взглядом, она серьезно? Куда в такое время суток можно ехать?

— Мы поедим в Лонг-Бич, и точно все узнаем, чем просто будем лежать и смотреть в потолок. Потолок же нам не даст ответов?

Эйприл еще может шутить в такой ситуации?

Не помню, как точно, но через десять минут, я оказываюсь в машине на переднем сиденье, а Эйприл за рулем.

— До Лонг-Бич ехать 6 часов, поэтому я сделала нам бутерброды, — сообщает Эйприл и ставит корзину с бутербродами назад.

После часового молчание, я наконец-то решаюсь заговорить, мой голос звучит так бессильно, как будто я всю ночь ревела.

— Не понимаю, почему я ничего не помню? Ты даже представить себе не можешь, как это ужасно не помнить совершенно ничего, как будто память украли. Я вспоминаю прошлое лето и понимаю, что совершенно ничего не помню. В голове кружатся обычные воспоминания: ты, дурацкие вечеринки, ночевки у тебя дома, но ничего конкретного. Почему я раньше об этом не задумывалась что, то лето действительно было странным, ни одного четкого воспоминания, — я вдыхаю побольше воздуха в грудь, чтобы успокоиться, — Тот дом в Лонг-Бич, возможно мы там провели целое лето, мама соврала и сказала, что меня в нем не было, понимаешь?