— Эй вы, водолазы! Не отставать!

Курбан схватил своего друга за руку, раньше других пулеметчиков забрался на насыпь и скрылся за гребнем.

На площади в центре города и в районе вокзала кипит бой. С прибытием пулеметной роты стрельба участилась. Из окон, из дверей, из-за углов строчат пулеметы.

Дважды поднимался наш батальон в атаку и дважды вынужден был ложиться. Подавать третий сигнал к атаке сейчас нет смысла. Командир батальона принял другое решение. По цепи сообщил:

— Ползком к вокзалу!

Ползу с бойцами, прячась за кучами кирпича, глыбами земли, вдоль забора. Около виадука сталкиваюсь с Курбаном Ибрагимовым. Он почему-то ползет обратно.

— Куда? — кричу ему.

— Сейчас атака. Там Илюка стреляй будем. Мало патронов, патрон пошел.

Несмотря на большой рост, он передвигался легко и быстро.

До вокзала остается несколько метров. Немцы усиливают огонь. Нельзя мешкать ни минуты, иначе батальон дрогнет, и все поползут обратно.

По железным ступеням виадука хлестнула пулеметная очередь. Пряча голову за цементный приступок, беру автомат наизготовку. Справа и слева слышатся стоны. Глядя на раненых, останавливаются и здоровые.

Батальон залег. Фашисты торжествуют. Их пулеметы еще сильнее стали поливать остановившуюся цепь.

«Все пропало», — подумал я.

Вдруг из-за кучи шлака заговорил «максим». Два немецких пулемета моментально смолкли.

Через всю площадь бежит Курбан. Перепрыгнув через меня, он останавливается и кричит:

— Давай, давай, Илюка!

И снова бежит туда, откуда неожиданно заговорил пулемет Ильи Редина, раньше всех пробравшегося за перрон. Выследив огневые точки врага, Редин уничтожает их одну за другой.

Батальон поднялся в атаку. По площади прокатилось мощное «ура». Меня охватил порыв. Бегу вперед и вижу, что фашисты дрогнули. Вбегаю в кассовый зал вокзала. Со мной еще три бойца. У крайнего сейфа увидел убитого немца, повисшего рукой на связке ключей. Мне он показался живым. Нажал спусковой крючок автомата, но очереди не последовало. В магазине — ни одного патрона: израсходовал в атаке.

Забрав ключи, я вышел из вокзала. Редин устраивал себе новую огневую позицию по ту сторону рельсовых путей.

Курбана я вновь встретил уже у берега. Он тащил с переправы патронный ящик, вещевой мешок с гранатами и несколько коробок, связанных веревкой, концы которой держал в зубах.

После того как немцев вышибли из домов набережной улицы, затем из вокзала, работа переправы облегчилась. Через каждые тридцать-сорок минут прибывают паромы с пополнением. Родимцев встречает пополнение, сразу же ставит задачу и отправляет в бой — в район Мамаева кургана и на Пушкинскую улицу.

Через час в районе вокзала вновь закипел бой. Немцы открыли пулеметный огонь по переправе. Наш второй батальон в окружении ведет рукопашный бой. Командир полка бросил свой резерв на выручку. Теперь уже и меня тут считают своим.

— Эй, пригульный комиссар! — крикнул мне усатый, внешне спокойный командир полка. — Давай включайся в нашу семью!

И я решил идти. Видно, тут, в Сталинграде, самая лучшая форма политработы — это быть среди бойцов, в цепи.

Под вечер в очередной атаке я снова добрался до вокзала. Мне хотелось найти Редина и Курбана… Батальон понес большие потери. Раненых в районе вокзала не оказалось: фашисты уничтожили их — почерневшая кожа около пулевых пробоин в затылок и опаленные волосы говорили об этом.

На бугорке, за перронными путями, рассматривая следы гусениц немецкого тяжелого танка, остановились несколько бойцов. Обнажив головы, они склонились над телом вдавленного в землю товарища.

Это был Редин. Он, казалось, и мертвым продолжал косить врага из своего пулемета. Вытянутые руки крепко держат рукоятки затыльника, пальцы на спусковом рычаге, а в ленте ни одного патрона. «Значит, Курбан вновь ушел за патронами и не вернулся», — подумал я.

Бой за вокзал стал утихать только к утру. За ночь здесь побывали немцы, затем наши, теперь снова там идет бой. Впрочем, вокзала нет — его кирпичи растираются в песок.

Предположения мои насчет Курбана оправдались. Возвращаясь в штаб, я нашел его на берегу реки, между двумя большими камнями. Рядом стояли две коробки с пулеметными лентами. Услышав шаги, Курбан приподнял свою отяжелевшую голову и опять припал к воде. Пил он без отдыха, напившись, поднял голову и снова уткнулся в воду.

Я подозвал работников переправы, и мы вчетвером с трудом положили в лодку большое обессилевшее от ран тело Курбана. Позднее прибывшие с левого берега рассказывали, что из медицинского пункта выскочил перебинтованный человек огромного роста, упал посреди дороги, потом переполз на объезд. Подоспевшие санитары не могли совладать с ним. Он с силой отшвыривал их от себя, ложился на дорогу, целовал землю и плакал. В бреду звал какого-то Илью. Прибежал на переправу, рвался на паром. Еле успокоили его. Это был Курбан. Через день он скончался. Его последними словами были: