Проводник говорил долго. Он пустился в исторический экскурс, изложил воззрения видных националистических идеологов, помянул и «славных лыцарей», которые оружием утверждают их идеи на украинской земле.

– Ничего я действительно не понимаю, – тоскливо, очень безнадежно махнула рукой Мария. – Вот ты говоришь: герои… А люди твоих хлопцев бандитами называют – они хаты жгут, детей и тех не жалеют…

– Террор нас никогда не пугал, – опять принялся объяснять бандеровец. – Больше того, сейчас это единственное реальное для нас средство борьбы. Пусть горят села, пусть дым затягивает небо – история нас простит.

– Нет! Историю создает народ, а народ никогда не прощает причиненного ему зла.

– Браво, учительница! – насмешливо захлопал в ладоши Стась. – Оказывается, ты тоже умеешь дискутировать!..

– Говорю, что думаю.

– Заметил уже. Потому и прощаю злые слова в наш адрес. Не от ненависти они, а от непонимания целей нашей борьбы. Верю, что ты будешь с нами! – торжественно провозгласил он.

– Нет, Стась, – твердо ответила Мария. – Единственная моя мечта – жить спокойно, учить детей доброму и разумному.

Стась насупился, замолчал, нервно барабаня пальцами по столу. Ему-то казалось, что привел убедительные аргументы, доходчиво и популярно изложил основы бандеровской веры. И вот никаких результатов: то ли не верит ему эта учительница, то ли запугана и потому стремится держаться подальше от таких, как он. Твердит как заводная: «моя хата с краю». Наверное, считает, что для нее лучший выход – сидеть тихо и мирно, ни во что не вмешиваться. Только ничего не выйдет у нее с таким нейтралитетом. Не стал бы он, Стась, тратить на эту дивчину столько времени, если бы не важные для того причины.

Самый веский аргумент, размышлял Стафийчук, – это пуля. Жаль только, нельзя им воспользоваться в данном случае, учительница очень нужна ему, Стасю, для осуществления некоторых будущих планов. Она и сама еще не понимает, как крепко привязала себя к сотне и тем, что об облаве предупредила, и тем, что в трудную минуту проводника у себя укрыла.

Ничего, Стафийчук подберет к ней ключи. И не таких обламывали. Какое ему в конце концов дело, с верой ли в идею самостийности будет выполнять его приказы или нет? Важно, чтоб со страхом, с постоянной мыслью о мучительной смерти, если изменит, выдаст.

В окно трижды постучали: два раза подряд и после паузы еще раз.

– Мне пора, – поднялся проводник. Он щелкнул предохранителем автомата, вскинул его на плечо. Уже с порога сказал: – Мы еще встретимся, наш разговор не окончен. А пока хорошенько подумай над тем, что я тебе говорил. Предупреждаю: у тебя только два пути – или с нами, или против нас. И хотя ты спасла мне жизнь – забуду про это, если только вздумаешь снюхаться с нашими врагами.

– Снюхаться? – переспросила Мария. – Ну и лексикон у тебя, Стась, давно таких словечек не слышала… Значит, решил со мной не церемониться? Тогда зачем было так долго топтаться вокруг да около? Впрочем, – учительница говорила тоскливо и покорно, – получаю то, что заслужила, – за страх всегда платят дорогой ценой…

Провожая Стася до двери, она думала о том, что проводник один никуда не ходит, даже к ней наведался с телохранителями, и, пока рассуждал о соборной, самостийной державе, автоматы бандитов стерегли каждую тропинку к ее дому.

Стафийчук снова и снова посылал связников, и Мария чувствовала, что даже днем и она и дом ее находятся под неусыпным наблюдением. Потом Стафийчук снова лично пожаловал к Марии. На этот раз его сопровождал высокий хлопец с багровым рубцом на левой щеке. Пока Стась разговаривал с учительницей, он неподвижно сидел на лавке, положив на колени автомат.

– Надумала? – уже с порога спросил проводник. Он торопился и не хотел терять время на пустые разговоры.

– Не для меня это, Стась. Я учительница, и единственное, о чем прошу, не впутывайте меня в свои дела. Темные они у вас, как лес, в котором прячетесь от людских глаз.

– Ого, вон ты как заговорила! – глаза бандитского главаря злобно блеснули. Он оглянулся на телохранителя, и тот, сняв с колен автомат, равнодушно откликнулся:

– Стрелять не будем – шуму много. Я удавку на всякий случай прихватил, будто знал, что понадобится…

Удавка – бандитское изобретение. Человек, на которого она набрасывалась, прощался с жизнью мучительно и безмолвно. Мария вздрогнула, попятилась к стене. Бандеровцы пристально следили за каждым ее движением. Стафийчук уловил во взгляде загнанность, безысходность и удовлетворенно усмехнулся. Так лучше. Похорохорилась, а на поверку оказалась, как все: когда заставляют поцеловаться со смертью, готова на колени стать.

Но Мария переборола себя. Она вдруг выпрямилась, и во всей ее хрупкой фигурке появилась такая решительность, что бандеровцы изумленно переглянулись. Учительница презрительно бросила: