– А ты неплохо устроилась.

– Не жалуюсь, – сказала она, нежно прильнула к нему и стала снимать его одежду. – Только вот одна беда, вдвоем мы в ванную не войдем, давай я сначала тебя помою, – проворковала Фелиция и разделась.

У Фелиции оказалось ладно скроенное тело женщины, не достигшей тридцати. Причем сделана она была настолько гармонично, что глазу не за что было зацепиться, разве только за эту гармонию. В одежде она выглядела даже интересней. Если бы жители Земли отправили послание инопланетянам, чтобы те имели представление, как выглядит человек, мужчина и женщина, то женщину спокойно можно было бы рисовать с Фелиции. Все детали ее тела были настолько точно и тонко подогнаны друг к другу, что казалось, она не рождена, а сделана скульптором. Впрочем, так могло показаться только одному Марку: она не была красавицей, у нее не было ни одной черты, бросающейся в глаза. Она была приятна, мила, симпатична, и выглядела так, будто миллионы мужчин рассказали этому скульптору, какой, по их мнению, должна быть красивая женщина. А скульптор объединил все это в одной… На улице ее бы заметили, но никто бы не обернулся…

Фелиции было двадцать семь, она была дочерью вольноотпущенницы-проститутки и в юности сама занималась этим ремеслом. У самой детей не было, а, как позже призналась – три выкидыша.

– Не знаю, наверное, не судьба, – говорила, лежа в постели и накручивая локон на палец.

– Ты жалеешь?

– А что жалеть, разве от меня зависит, что есть, то есть, с этим приходится жить, да и жизнь такая, чем меньше с ней связан, тем легче…

Последняя фраза удивила Марка, у него создалось впечатление, что Фелиция не так проста, как кажется…

– Знаешь, а я сразу догадалась, что ты военный, но не простой военный, – сменила она тему.

– Ну, и в чем же моя сложность?

– Раздвоенный какой-то ты, одной стороной на службе, а другой где-то не здесь, будто сам не свой. Будто в тебе живет два человека – один человек для жизни, а другой человек для войны, то есть для смерти. И они никак не пересекаются, и еще я подумала, наверное, ты контрразведчик.

– Значит, плохой я контрразведчик, – попытался пошутить Марк, еще раз удивившись ее проницательности. А еще его резануло прямо по живому «два человека».

– Нет, ты хороший контрразведчик, в тебе мало свойств, ты никакой, для одних ты можешь быть военным, для других гражданским, это просто я замечаю, у меня столько народа бывает, что волей-неволей начнешь разбираться. И еще ты какой-то потерянный. И это в тебе главное. Только вот я не знаю, станет ли тебе лучше, если ты найдешь себя.

Секс с Фелицией был довольно заурядным, впрочем, как и любой первый секс. Уйдя от нее утром, когда первые посетители стали долбиться в дверь, требуя опохмела, Марк так и не понял, что же все-таки случилось. Может, поэтому захотелось прийти второй, третий, четвертый, пятый раз… Понять, или – нет, чтобы еще раз испытать и зафиксировать, уцепиться за эти ощущения и превратить их в реальность. Но каждый раз что-то ускользало от него, и он не знал, что. Ну да, он спал со многими женщинами, а количество того, что можно делать друг с другом в постели, весьма ограниченно. Никогда ничего не повторялось, хотя этого ему как раз и хотелось. Ему казалось, что решительный и глубокий минет с большой амплитудой, мускулистая спина, конвульсии при оргазме принадлежали другой женщине, похороненной под руинами времени. Ему казалось, что именно Фелиция поможет узнать, кто эта женщина, где она и когда она. А если он узнает все это, то и сможет найти себя, потому что этого он хотел больше всего на свете.

Марк фактически поселился у Фелиции, день он проводил в лагере, занимаясь текущей работой и мелькая перед глазами начальства, докладывал, что есть сведения о диверсантах, проверяем, а вечером уезжал в город. Иногда ужинал с Эрихом в «Сенаторе», Фелиция обижалась – почему не у нее. Марк отвечал – конспирация.

О диверсантах не было слышно.

У Марка даже появились кое-какие планы относительно совместной жизни. Пока он их не озвучивал, хотя намекнул Фелиции, чтобы она готовилась к переменам.

Как-то ночью, гладя его по голове, Фелиция спросила:

– Откуда это?

Ее пальцы были как раз на обширной впадине в районе левого виска.

– Немецкий кистень, – коротко ответил Марк, не любящий предаваться воспоминаниям о своем ранении.

– Больно было?

– Не помню.

Во время восстания Дунайских и Рейнских легионов Марк только начинал службу рядовым в седьмом легионе, занимавшимся сбором налогов в Галлии. Сбором руководил Германик Цезарь, ему же принадлежало и верховное командование над рейнскими войсками. В Галлии Германик был с женой Агриппиной и детьми. И вот, взяв семью и отборный отряд, в который попал и Марк, скорее из-за своего роста и силы, а не боевого опыта, Германик ускоренным маршем отправился к бунтовщикам.

Германик тогда пошел навстречу восставшим и удовлетворил часть требований. Он, конечно, сильно рисковал, но иного выхода не было. Составили письмо от имени принцепса: те, кто отслужил по двадцать лет, увольняются с полным расчетом, а завещанное Августом выплачивается в двойном размере, отслужившие же шестнадцать лет переводятся в ряды вексиллариев, полностью освобождавшихся от службы, кроме одной обязанности – при нападении врага вернуться в строй.

Трибуны тут же кого было надо уволили, а выплату денежного довольствия отложили до возвращения в зимние лагеря. Часть народа это успокоило, но воины пятого и двадцать первого легиона отказались покидать лагерь и стали требовать заплатить сейчас. Пришлось цезарю и его свите скинуться из своих средств и выгрести до дна казну, предназначенную для дорожных расходов.

Как раз когда Германик практически уладил дела с вексиллариями, и те собирались отбыть на зиму с выходным пособием в Оппидиум Убиорум, который, кстати, совсем недавно планировали разграбить, в лагерь приехала делегация сената с бывшим консулом Мануцием Планком.

Вексилларии решили, что такие совпадения просто так не происходят, и Планк приехал с постановлением Сената, которое он и пробил, и как раз согласно этому постановлению у них все и отберут. Тут же началась новая заваруха.

Марк был в карауле в ночь, когда восставшие ворвались в дом, где спал Германик, и стали требовать у него свое знамя. Получив его, они успокоились. Но вот другой части бунтовщиков знамя было нафиг не нужно. Они стали искать сенаторов, чтобы взять их в заложники и выпытать истинную цель миссии. Некоторые из сенаторов успели добежать до Германика, а не успевшие попряталась. Марку и двум солдатам было поручено найти Планка.