– вы не знали? – в свою очередь удивился он. – У вас не так давно очень грубо что-то стерли.

– В Сыске? – неуверенно предположила я. – Последний раз я имела дело с менталистом в Сыске. Последний и, пожалуй, единственный.

– Сыск можете сразу отбросить, – уверенно сказал Дитрих. – Ничего они стирать без решения суда не будут, ни один менталист, работающий на Корону, на такое не пойдет. Странно, что вы вмешательства не заметили и даже не заподозрили. Стирание очень топорное, но наверняка это воспоминание для вас неважно.

Его слова оказались для меня настолько неожиданными, что ноги моментально перестали держать и я тяжело плюхнулась на лабораторную табуретку, так кстати стоявшую рядом со столом, который играл роль алхимического. Пустые склянки жалко звякнули, и мысль о нарушении техники безопасности почти привела меня в себя. Почти – потому что даже если все имеющиеся на столе ингредиенты смешать в одну кучу, ничего страшного не случится.

– Этого не может быть, – с трудом выдавила из себя я. – Зачем кому-нибудь влиять на меня ментально? Какой в этом прок?

– Возможно, инора Вернер? – предположил Дитрих. – Сначала располагала к себе, а потом стерла что-то, что вы случайно узнали?

– Если бы она была менталистом, то это было бы никак не скрыть, – возразила я. – Да и не хотела она меня брать. Мне пришлось ее уговаривать.

– Тогда внушала, чтобы вы от нее отстали?

Я невольно рассмеялась.

– Это у нее плохо получилось. Ей пришлось меня терпеть два года.

Я помолчала, пытаясь придумать хоть какое-то объяснение узнанному. Если это, конечно, правда. Я с подозрением посмотрела на своего собеседника:

– Дитрих, меня проверял менталист Сыска. Неужели он бы такое не заметил?

– Что у вас в голове кто-то пошарился? Наверняка заметил и написал в отчете, который вы должны были подписать. Вы его читали?

– Нет, – смутилась я. – После ментального сканирования мне было не до этого. Даже если бы попыталась прочитать, все равно ничего бы не поняла – все расплывалось перед глазами.

Мне было так плохо после ментальной проверки, что я подписала, даже не посмотрев, что именно. На тот момент больше всего я боялась, что меня вытошнит прямо на эти сероватые листы, заполненные убористым аккуратным почерком. Никаких других мыслей у меня не было.

– Кружилась голова и сильно тошнило?

– Да, – я зябко передернула плечами.

Даже от воспоминаний о проверке до сих пор было плохо. Нет, мне говорили, что процедура не из приятных, но что она настолько отвратительна, я не ожидала и не была к ней готова. Дитрих задумчиво на меня смотрел, чуть склонив голову набок.

– И все же я уверен, что Сыск так грубо не стал бы работать, – наконец сказал он. – Вмешательство было сильнее, чем требовалось для обычного сканирования, но они наверняка пытались подцепить стертое. Стирал кто-то другой. Думаю, либо ваша наставница, либо кто-то, кому вы доверяете. Итак, с кем вы близко общались месяца два назад? Перед гибелью вашей наставницы, скорее всего. Может, чуть раньше. Или чуть позже.

Я не могла представить, что кто-то, с кем я была близка, так гадко со мной поступил. Да и не так их много было – после того как я начала встречаться со Штефаном, мое общение ограничивалось им, Эмми и инорой Вернер.

– Почему вы так уверены, что это кто-то из близих мне людей?

– Вы не заметили, когда к вам залезли в голову, – пояснил Дитрих. – Я не такой уж специалист в этом вопросе, но знаю, что для этого вы должны доверять тому, кто вот так некрасиво вашим доверием воспользовался. Возможно, кто-то из ваших родственников?

– Я никого из них давно не видела, – неохотно ответила я. – Последний курс выдался очень напряженным, к отцу я так и не выбралась, а он сам в Гаэрру не приезжает.

Говорить, что отца я навещала редко, да и само пребывание в отчем доме всегда было коротким, я не стала. Главное для Дитриха – что я его не видела, а какие отношения в моей семье, его не касается.

– Хорошо, поставим вопрос по-другому. С кем вы постоянно общались в то время?

– С подругой.

– Которая на Театральные курсы записалась? Нет, она отпадает – будь у нее элементарные навыки владения ментальной магией, она не стала бы так вульгарно подслушивать под дверью. Кто еще?

– Инора Вернер, моя наставница.

– У нее уже не спросишь. Еще кто-то?

Я молчала. Говорить про Штефана не хотелось. Мне почему-то было неприятно даже думать, что он был в моей жизни, а уж говорить этому симпатичному молодому инору, сидящему напротив, – тем более.

– Линда, не поверю, чтобы у вас не было какой-нибудь сердечной склонности. За такой красивой девушкой должны ходить толпы поклонников. Хоть десяток припомнить сможете?

– Ходили, – невольно улыбнулась я. – А потом Штефан всех распугал.