— П-п-преподобный Медерик покинул Церковь. И город…

— Это печально. В таком случае, я найду ему замену. — Зевнул король. — А теперь покиньте королевские покои, но прежде унесите тела.

В эту ночь Дэйн Кавигер провёл остаток караула с мыслями о свершённом правосудии. Хоть изменникам по всем правилам следовало предстать перед судом, командующий был уверен, что поступил правильно. И мысли об этом грели его этой необычайно прохладной ночью. И даже то, что Русворты не обойдут смерть королевы своим вниманием, меркло перед новостью, что разнесётся по Энгате завтра. Король вернулся! Да здравствует король!

Путь до Мейерана тянулся мучительно долго. Говорят, коровье стадо идёт со скоростью самой слабой и больной коровы. Игнату казалось, что вся энгатарская армия состоит из одних лишь больных коров. Сам он вместе с Драмом ехал в повозке с командирами подле самого лорда Джеррода Раурлинга и помалкивал, так как из разговоров знал, что помимо трёх сотен конных рыцарей с ними идёт около семи сотен пехоты. Чтобы вся эта процессия, и без того растянувшаяся на милю из-за узкой дороги, не размазалась ещё больше, впереди шли пешие, а уже за ними все остальные. Позади армии же тащился обоз, за которым, стараясь не отставать, плелись маркитанты.

Вот уж для кого война — это праздник, так это для вольных торговцев-маркитантов. Следуя за войском, они встают своим лагерем бок о бок с армейским, чтобы было удобнее вести дела. В этом месте, больше похожим на огромный рынок, участник похода мог получить практически всё, что душе угодно: от предметов обихода и еды до выпивки и женской ласки. Всё это помогало отвлечься и успокоить душу перед битвой, а потому маркитантские обозы охраняли как на переходах, так и на стоянках. Состав же обоза был самым что ни на есть пёстрым: торговцы со всех концов Энгаты и из-за её пределов, напёрсточники, картёжники, девушки, не обременённые моральными принципами, пивовары и виноделы. Над всем этим был поставлен начальник обоза или, как его называли на ригенский манер, вагенмейстер. Дунгар и Рия ехали в отдельном госпитальном обозе вместе с хирургами, монахинями и прочими, кто должен будет ухаживать за ранеными после боя. Рие, как женщине, не позволили ехать с офицерами, а гном не мог оставить племянницу одну, хотя он был вовсе не в восторге от такой компании. Но, несмотря на то, что Дунгар частенько уходил к маркинтантам или в офицерскую, так и норовя забрать оттуда каждый раз отказывавшихся Драма с Игнатом, он неизменно возвращался к Рие, пусть порой от него и несло выпивкой. На возмущение монахинь он неизменно добродушно отвечал:

— Леди, знали б вы, сколько миль я оттоптал впроголодь в былые годы. Вам и не снилось! А сколько раз я махал топором на пустое брюхо, знаете? И теперь, имея возможность, отчего б мне не получить желаемое за честно заработанное серебро? Отчего б не отдохнуть перед грядущей битвой? Малышке Рие тоже не мешало бы отвлечься, да, видать, от вашего тоскливого вида ей ничего и не хочется.

Но Рия всякий раз говорила, что ей ничего не нужно. Она занимала время разговорами с госпитальными, в общении с которыми нашла неожиданный для самой себя интерес. Впрочем, ещё более неожиданным он был для самих лекарей: не каждый день увидишь девушку из богатой семьи, интересующуюся медициной. Нередко их разговоры переходили в споры. Рия, несмотря на юный возраст, успела прочитать множество книг, в том числе работы таких видных учёных, как Гиппокреон из Кеотии или Кай Авлий Цельс, аэтийский врач и выдающийся хирург своего времени, спасший императора Алестиниана после боевого ранения. Алхимическое искусство во многом перекликалось с медициной, так что девушка в этой области считала себя как минимум не глупее монахинь Холара, костоправов и знахарей. Так, под бульканье бочек и скрип колёс и проходили эти импровизированные научные диспуты.

— Разумеется, я читал Цельса. — Говорил престарелый врач Эббен Гальн, получивший образование, как сам говорил, в Имперской Коллегии естественных наук, что в Мерцбурге. — Только вот есть вещи в его трактатах, с которыми я как хирург никак не могу согласиться.

— Это какие же? — Гальн был одним из немногих, с кем Рия могла вести диалог на равных, остальные, по её мнению, оказывались слишком некомпетентными в вопросах медицины, сводя всё к исцеляющей силе Холара и травяным настоям.

— А вот, например, в своём труде «Artismedica», что означает «Искусство врачевания», — Пояснил он остальным. — Цельс утверждает, что наступит время, когда будет возможно исцелить любую болезнь и рукам врача будут доступны самые потаённые уголки человеческого тела. Я же в свою очередь полагаю, что такие органы как сердце и мозг должны быть, и всегда останутся, недоступными для скальпеля или щипцов.

— Неужели из-за сложности? Чем же это сложнее, чем резать руку, ногу или, скажем, брюшную полость?

— Дорогая моя, во-первых, попрошу не использовать слово «резать». Всё же мы говорим не о разделке свиной туши. А во-вторых, посуди сама: даже тончайшее, малейшее ранение этих органов приводит к смерти. Я уже не говорю о перспективе занесения в надрез грязи или проникновении миазмов из воздуха.

— Миазмов? — Переспросила Рия.

— Я не зря упомянул этот термин. — Гальн потёр руки с довольным видом. — Признаюсь, мне просто не терпелось поделиться с вами своими измышлениями. Ни в коем случае не желаю никого обидеть, но остальные вряд ли меня поймут. Нет, не в силу небольшого ума, а лишь потому, что моя теория предполагает теоретические знания, приличествующие не просто лекарю, но учёному-медику. Но что-то я заговорился, перейду к сути. На основе долгих наблюдений и размышлений, я предположил, что болезни и недуги, что веками донимали народы людей, эльфов, гномов и прочих, вызваны заразительными началами, витающими в воздухе. Я назвал их миазмами, взяв это слово из кеотийского языка, где оно обозначает загрязнение и скверну. Это мельчайшие невидимые нашему глазу частички размером меньше пылинки. Жаль, что пока это только теория. — Грустно проговорил врач. — Но я надеюсь проверить её здесь, на войне. Всем известно, что промытые вином раны гноятся меньше. Я предположил, что алкоголь не даёт миазмам проникать в телесные ткани, а потому хочу попытаться промыть рану чистым спиртом! По моей теории спирт должен полностью обезопасить рану от заражения. Представляете, что это может значить? Революция в медицине! И особенно в военной! Увы, чистого спирта мне не удалось добыть, пришлось довольствоваться крепкой гномьей настойкой. Я попросил такую, чтобы было поменьше примесей и которая была бы наименее приятной на вкус. Тот гном посмотрел на меня как на сумасшедшего. Я не стал рассказывать ему, что не собираюсь это пить. Более того, для меня важно, чтобы случайно прознавшие об этом солдаты не вылакали всё до капли.

— Очень интересная теория, господин Гальн. — Восхищённо сказала Рия. — Я не думала, что медицина ещё способна на такие смелые открытия.

— Увы, пока я не проверю, миазмы останутся лишь теорией. — Погрустнел врач. — И ваше удивление мне понятно. С тех пор, как Церковь ограничила посмертные вскрытия, медицина зашла в тупик. Многие хирурги покидают стены Коллегии с единственным практическим знанием — с какой стороны держать скальпель. А анатомию изучают по древним книгам, иллюстрации в которых, увы, безнадёжно устарели. Жаль, что Церковь, в стремлении угодить богам, забывает о древнем и важном боге врачевания — Лепане. В Аэтийской империи и, кажется, в Кеотии его ещё чтут, у нас же предпочитают ему Холара.

— Холар помогает хворому покинуть мир без боли и страданий. — Вмешалась монахиня. Эта полная женщина с крепкими руками, слушала разговор, иногда хмуря брови и неодобрительно качая головой, а теперь решила сказать и своё слово.

— Не лучше ли вместо этого, чтобы человек жил дальше? — Сказала Рия.

— Смерть в покаянии освобождает душу. Я немало была в полевых госпиталях, девочка. И видела немало костоправов и хирургов, которые, словно мясники, терзали несчастных, будто бы те и без того недостаточно натерпелись. Многие от этих мучений и умирали. Были, конечно, и выжившие, но их было так мало, так мало…