На вокзал он приехал за два часа до отхода поезда.

Приказ, подписанный Тамариным, был размножен не в десятке экземпляров, как обычно, а в сотне. Приказ повесили на всех этажах, выдали под расписку начальникам лабораторий и руководителям групп. У главного состоялось расширенное заседание.

— Малый совнарком в сборе, — сказал Тамарин, оглядев присутствующих.

— Буду краток. Приказ охватывает не все, руководствуйтесь его смыслом… Он предельно ясен: обезлички быть не должно. Радиометр делают в допроизводственной стадии пять, десять, пятнадцать человек из разных отделов, ошибки размазываются, виновников не найдешь. Приказ определяет меру ответственности каждого, впоследствии будет разработано положение о руководителе заказа… Расширим комиссию по приемке макета…

Труфанов приехал ровно через неделю. О приказе узнал еще там, в Ленинграде. Когда же Молочков принес его, то Анатолий Васильевич не стал читать.

— Готовься к собранию, парторг.

Несчастное лицо Молочкова молило, как протянутая рука, выпрашивало…

Хотя бы одно словечко, один взгляд… Анатолий Васильевич напустил еще большего тумана.

— Главный инженер и иже с ним, — бормотал он, — жалкие авантюристы, полагающие, что голым администрированием, без энергии коммунистов можно изменить работу пятидесяти трех лабораторий, девяти групп КБ и пяти цехов завода. Авантюризм. Верхоглядство.

Молочков ушел, стараясь ни о чем не думать. Только тогда Анатолий Васильевич склонился над приказом.

Умно, правильно… Нет, он не против. Как документ, как руководство к действию приказ достоин уважения и внимания. Но так опрометчиво поступать нельзя. Зачем поднимать лишний шум? Когда вскрываются недостатки, непосвященные и несдержанные массы задают один и тот же глупый вопрос: а как это могло произойти? Козел отпущения необходим, но найдите человека, который добровольно объявит себя козлом. Не найдете. Человек всегда вспоминает об объективных условиях, а если и признает свои ошибки, то почему-то употребляет не местоимение первого лица, а прячется за «мы». Поди разберись.

У Тамарина все выдержано в безличных оборотах: «обнаружено», «замечено», «выявлено». Дураку ясно, что виновник — сам директор, хотя и обеляется он фразой вступления: "Несмотря на неоднократные указания директора НИИ тов.

Труфанова…"

Но в министерстве будут довольны, там сами рады бы грохнуть таким вот приказом, но на приказ нужна санкция.

В министерстве, решил Труфанов, выстелят ему ковер, признательно пожмут руку. На этом можно сыграть, прибедниться, урезать план. Труфанов призвал Игумнова, встретил его очень ласково, прочувствованно говорил о белых ночах, о тишине и гладкости вод каналов, о ленинградской вежливости, о Русском музее.

— Как план? Нормально? Особенно не старайся… Понял меня?

Теперь можно подумать о собрании, составить, пока есть время. убедительный доклад, ортодоксальный и неприступный. Несколько фраз вначале — о важности момента. Затем об итогах почти десятилетней работы института. Здесь можно набросать выражений поярче, обвешать цифрами их.

Коротко, вскользь — о недостатках: «Наряду с перечисленными достижениями… имелись недостатки». Можно усилить: «существенные недостатки». Ну, а потом дать широкий простор мыслям: «Отрадно видеть, что решение коренных вопросов институтской жизни поднято нами самими…» Решение — поднято? Не беда, все речи произносятся не на русском языке, а на каком-то канцелярском воляпюке… Отмежеваться от Молочкова! Но речь еще не закончена. Мысль должна быть хорошо сбалансирована, приправлена легким сарказмом, грубым, якобы в сердцах вылетевшим словом, сдобрена оптимизмом. Анатолий Васильевич трудился упорно, не упускал из виду ни одной мелочи. Прочел написанное…

Чего-то не хватает. Чего? Вспомнил: надо вкрапить кое-куда пословицы. Они приближают оратора к массам, свидетельствуют о знании им быта простых людей.

Но пословицы уместной не подобралось.

Зато вставил в речь знаменательный кусок: "Я скажу вам по секрету…

Десять дней назад пришел ко мне известный вам диспетчер второго цеха Степан Сергеич Шелагин и заговорил о том, о чем мы с вами беседуем уже третий час… Я подумал тогда: а готовы ли мы к перестройке? Сможем ли мы провести ее так, чтобы инициатива сверху была поддержана снизу, чтобы энергия масс сомкнулась с решением руководства? Тогда, несколько дней назад, я, сознаюсь, не был уверен в этом. Сейчас — да! Уверен! Правильно, товарищ Шелагин!

Следует в корне изменить порочную практику изготовления заведомого брака!"

Так-то, умники и самозванцы. Тоже мне инициаторы.

Вот теперь полный порядок. Труфанов попросил к себе Баянникова и Тамарина, шутил непринужденно, рассказывал о белых ночах, о тишине и гладкости вод каналов, о ленинградской вежливости… До Русского музея не дошел, прервал себя, сумрачно предупредил Тамарина:

— Впредь прошу согласовывать со мной приказы… Вы ставите меня в глупое положение — перед институтом, перед министерством.

Тамарин обещал.

В главк директор приехал с каким-то пустяковым вопросом. Сделал вид, что удивлен вниманием.

— Приказ? Ах да, вы о нем?.. Есть, как же… Назрела необходимость. Не знаю, что получится.

— Должно получиться, Анатолий Васильевич… Передовой институт, вечные поиски нового… Скоро десятилетие, но юбилейной тиши нет… Правильно…

Поможем…

Труфанов немедленно уцепился за последнее слово. В главке поупирались и отвалили деньги на реорганизацию. Труфанову намекнули: принимая во внимание… желая помочь… облегчая работу…