Вместе с Вестой он прошёл в свою мазанку с громадным турецким ковром, который свисал со стены, перекрывая широкую тахту. Здесь Гарбузенко игрушечным кинжальчиком вскрыл бандерольку и прочитал на оборотной стороне бумажной ленты: «Грек в городе». Новость ему, видимо, понравилась, он поцеловал собаку в нос:

— Спасибо, Веста, ласточка.

Потом вынул из духовки чугунок с борщом, из буфетика — стопку тарелок будянского фаянса с узором в виде листьев и ягод земляники и все тарелки расставил по столу, как для большой семьи. Фотографии всех Гарбузенок, больших и маленьких, занимали в мазанке целый угол. Механик посмотрел на фотографии, вздохнул и убрал тарелки обратно в буфетик, а из кухонного шкафчика вынул два грубых «полывянных полумыска» — такие глубокие тарелки продавали гончары из Опошни — и одну ложку.

— Дай-ка я тебе, золотце, борщику насыплю, — сказал он собаке и зачерпнул ей погуще, с куском мяса.

Собака не спеша, солидно, принялась за еду. Гарбузенко же, наоборот, спешил: через пять минут он уже выходил из калитки…

Как раз в это самое время человек в офицерском кителе с пустым рукавом спустился по каменной лесенке к пляжу. Пляж был пуст. Только у самой воды среди гниющих водорослей стоял вестовой солдат: охранял одежду офицера контрразведки. Виден был чёрный череп на рукаве гимнастёрки. В руке у солдата были часы с открытой крышечкой.

— Давно купается? — спросил однорукий.

Солдат взглянул на часы:

— Уже минуту.

Купальщик, лиловый, трясущийся, выскочил, из воды на берег.

Без мундира он был похож на семинариста — борода, грива…

— Кто же купается в ноябре, господин Гуров? — сказал однорукий.

— У меня с-своя с-система з-закаливания организма. — У купальщика зуб на зуб не попадал.

Вестовой подал одежду. Гуров натянул гимнастёрку с черепом на рукаве и воззрился на однорукого:

— Ну?..

— На климатической станции был посторонний, грек с «Джалиты» Ксенофонт Михалокопулос. Больше часа проторчал.

— Пансионом интересовался?

— Не знаю. Я у арки ждал. Вы не велели попадаться на глаза докторше.

— Та-ак… Не велел. — Гуров приблизил свою бороду к лицу однорукого. — Дыши на меня!.. Кто пил мускат у мадам-капитан?!

— Мускат я пил в кофейне Монжоса. После санатория грек пошёл туда.

— С кем встречался?

— Говорил с буфетчиком.

— О чём?

— О запонках. Запонками похвалялся: купил, говорит, в армянской антикварной…

— Кого знает в городе?

— Вроде бы никого — даже механика Гарбузенко не знает…

— Та-ак… — Гуров застегнул новенькие английские краги, полюбовался своими икрами, затянутыми в блестящую жёлтую кожу, забрал у солдата часы, захлопнул крышку. — Все?

Однорукий затоптался на песке:

— А что ещё?

— Таких, как ты, расстреливают в военное время без суда и следствия.

— За что?

— За то, что снял наблюдение! — Гуров мотнул головой, словно полоснул однорукого клином бороды. — Ты знаешь, кто такой этот грек? Связной Крымревкома!..

Истерзанный в бора ботик «Джалита» приткнулся среди шаланд за городом у рыбачьего посёлка. Как килевое судно он стоял на глубине, пришвартованный к дырявым мосткам на полусгнивших сваях. На пристани, на мостках, на палубе «Джалиты» не было видно ни одного человека. Только на мгновение откинулась крышка люка, высунулась красная феска грека — и в ту же секунду по мосткам гулко застучали бутсы: к ботику быстро шли солдаты с карабинами. Впереди — однорукий в офицерском кителе, позади — ротмистр Гуров с черным черепом на рукаве. Грек поспешно выскочил на палубу, захлопнул за собой люк.

— Здравствуйте, господин Михалокопулос, — раскланялся однорукий.

— Проверить трюм! — распорядился Гуров.

Солдат в фуражке с голубым околышем оттолкнул грека, который стоял на люке, и полез в трюм. Гуров тем временем совал свою бороду во все закоулки, простукивал борта, мачту, спасательный круг… и вдруг ловким движением разнял его на два круга. На палубу «Джалиты» посыпались разноцветные кружевные лифчики «Парижский шик».

Грек воздел руки к небу:

— Ах, подлец-турок! Какой круг продавал! Чтоб ты утонул совсем с этим кругом, контрабандист проклятый!

— Напрасно расходуете свой актёрский талант, — поморщился Гуров, — мы и не думали принимать вас за контрабандиста. — И обернулся к однорукому: — Ну что он там копается в трюме?

Однорукий наклонился к люку:

— Заснул, Горюнов?..

И вдруг упал на спину, грохнувшись головой о фальшборт — снизу его дёрнули за ноги. Из люка выскочил человек в шинели солдата, в его фуражке с голубым околышем и, прикрывая лицо рукавом, прыгнул за борт. Его тело вонзилось в воду почти без брызг. Ударили карабины, запрыгали по воде пулевые фонтанчики.