Шрифт:
– Уходите скорей, Петр Иванович, – задумчиво сказал Темка. – Смотрите, как вас Толик ждет, да и маму мою вы не любите, я ведь вижу.
– Не говори глупостей! – прикрикнул отец, голос его напрягся как струна. – Никуда уходить я не собираюсь!
Толик напряженно вслушивался в разговор и все хвалил Темку, все удивлялся его настойчивости и силе. Он одного только боялся – что отец и Темка снова поссорятся. Особенно когда отец повторил резко:
– Не говори глупостей!
Но Темка вдруг спросил с надеждой:
– Так вы не уйдете?
Сначала Толик облегченно вздохнул – слава богу, они не поссорились, но, когда отец и Темка отошли, неожиданно понял: Темка обрадовался, что отец никуда не уйдет.
Фигурки отца и Темки уменьшились, стали букашками в зеленом поле. Толик поднялся и увидел, как вдруг небо стало ниже, земля сузилась, трава поблекла. Он заплакал, до боли в пальцах слов дерево, где жила птица. Значит, теперь все! Значит, отец не вернется, и у Толика больше нет союзника! Так хорошо и так настойчиво говорил Темка, Толик радовался, что у него есть верный товарищ, – и вот его не стало…
Что-то мокрое скользнуло Толику за шиворот. Он поднял голову. Низко над вершинами деревьев плыли махровые тучи. Солнца будто никогда и не было. Начинался дождь. Сначала капли были большие и тяжелые; они гулко щелкали по листьям, и Толик встал под большую березу, думая, что такой дождь скоро пройдет. Но он не переставал, капли стали меньше, и полился занудливый осенний поток.
Толик все стоял, прислонившись к пушистой березе, и вначале она укрывала его от сырости. Но потом дождь стал стекать с листьев, Толик быстро вымок, но терпеливо чего-то ждал.
Вдалеке закричали. Толик прислушался, и сердце опять заплясало в нем. Отец и Темка звали его.
– И-и-ик! – доносились голоса. – То-ли-ик!..
Толик решил молчать, но голоса стали явственней, и он расслышал в них беспокойство.
«В конце концов, это бесполезно – стоять тут и мокнуть назло себе», – подумал Толик и оттолкнулся от березового ствола.
Отца и Темку он заметил издалека – они были одеты по-походному, за плечами торчали рюкзаки.
– Давай скорей! – нервно сказал отец. – Уходим. Видишь, какой дождь!
Толик взял у Темки свой рюкзачок, натянул на мокрые плечи.
– Скорей! – повторил отец. – Если сейчас опоздаем, торчать нам тут до завтра.
Он пошел впереди размашистыми шагами, подгоняя как бы их своим примером.
– А может, останемся, Петр Иванович! – спросил весело Темка и сбросил рубашку. Капли защелкали по его спине с темным пятном. – Дождь-то совсем теплый.
– Оденься, – обеспокоенно сказал отец.
Но Темка, размахивая рубашкой и рюкзаком, молча побежал вперед, в дождь, и Толик понял, чему радуется Темка.
Толику снова стало больно, но он вспомнил себя, как глядел он утром на жеребенка, как хотел броситься в траву, усыпанную росой, как счастливо и хорошо было ему, и заставил себя понять дружка. Темка сделал все, он слышал это сам. Темка сделал все, что мог, и больше ни в чем не виноват.
Темка радовался по справедливости, Темка имел право радоваться сегодня.
5
Пароход медленно шел вверх по течению, преодолевая скорость реки, и Толик коротал время, глядя, как по-осеннему пузырится река под ударами дождевых капель.
Он молчал почти всю дорогу, неразговорчивым был и отец; один Темка веселился, шутил, бродил по пароходу, заглядывал во все уголки.
В город они вернулись утром, и Темка с отцом проводили Толика до трамвайной остановки. Отец смотрел хмуро. Темка же, напротив, был весел и, махнув рукой, крикнул на прощанье:
– Приходи!
Звякнув, трамвай тронулся, и Толик вдруг вспомнил толстого дядьку с трубой. Он похоронил друга и играл на улице печальную музыку, и все над ними смеялись, не понимая.
Сейчас было почти так же. «Приходи!» – крикнул ему Темка, но это прозвучало совсем не так. «Прощай!» – прозвучало это, и хоть Толик не схоронил своего друга, но потерял его. Потерял навсегда…
Трамвай уползал медленно и осторожно. Темка с отцом уменьшались, и не хватало лишь толстого дядьки с трубой, чтобы стало совсем горько…
Дома Толика встретили так, будто в самом деле явился бог. Ну, мама – понятно, она засмеялась по привычке, всплеснула руками, обняла его, словно не видела сто лет. Но бабка, с чего бы она-то… Бабка обрадовалась тоже, глазки ее засветились, она зашвыркала носом, так расчувствовалась при виде внука, будто и не надеялась увидеть его. Что-то такое случилось с ней.