Агариза приветствовал Вугара как старого знакомого. Подробно расспросил о работе, о здоровье и радостно обратился к гостям:

— Знакомьтесь, это наш… — Вдруг спохватившись, он замолчал и, весело улыбаясь, добавил: — Да что тут мудрить, это наш племянник! Будущий ученый. — И снова заговорил с Вугаром, покрасневшим, будто мак. — Проходи, сынок, знакомься, чужих здесь нет, все друзья и родные…

От смущения Вугар готов был сквозь землю провалиться. И все же ему пришлось обойти всех сидящих и каждому пожать руку. Все шло благополучно, пока он не дошел до здоровенного седого мужчины. Прежде чем протянуть Вугару руку, тот вдруг поднялся во весь рост, вытянул руки по швам, как это делают солдаты, и отчеканил:

— Клыджев Шахмалы Исрафил-оглы!

Тут уж Вугар и вовсе растерялся, не зная, как вести себя. Но Клыджев, видно, остался доволен тем впечатлением, которое произвел на Вугара.

— А как вас зовут, молодой человек? — улыбаясь, спросил он.

Вугар нехотя назвал себя.

— Красивое имя, — улыбаясь, продолжал Клыджев. — А как звали твоего отца?

— Муса!

— Муса? Вот оно что… Вугар Муса-оглы… — Клыджев теребил двумя пальцами свои седые усы. — Ну, а фамилия?

Вугара раздражали эти анкетные вопросы, и он процедил сквозь зубы:

— Шамсизаде.

Клыджев лихо повернулся, вплотную приблизившись к Вугару:

— Вот теперь познакомились, можно друг другу и руку подать.

И Клыджев торжественно протянул Вугару огромную волосатую руку, напоминавшую лапу тигра.

Вугар только сейчас как следует разглядел этого неуклюжего, неотесанного человека, который был, по крайней мере, на полметра выше его. Густые, в палец толщиной, черные брови, желтые зубы, выдающиеся из-под мясистых губ.

Клыджев высоко поднял руку Вугара, сжал ее в своей мохнатой лапе, несколько раз потряс в воздухе и снова стал задавать вопросы:

— Вот тут сказали, что вы будущий ученый? Это верно?

— Верно, — нехотя ответил Вугар и мысленно выругался: «Вот назойливый!»

— А какая, простите, у вас специальность?

— Химия…

— Вот оно что… — Клыджев говорил, растягивая каждое слово. — Что ж, очень хорошо! Превосходно… Я в этой области тоже кое-что кумекаю… А какую отрасль химии вы избрали?

— Меня интересует двигательное топливо.

Клыджев снова одобрительно кивнул:

— Важное дело! Для современной техники весьма острая проблема… — Он замолчал, о чем-то размышляя, и в комнате, где еще несколько минут назад стоял веселый галдеж, воцарилась тишина, пролетит муха — и то слышно.

Снова загудел раскатистый бас Клыджева, теперь уже он обращался ко всем гостям:

— Химия — наука важная! Нет в нашей жизни, в нашем хозяйстве такой области, куда бы она ни проникала. Эта наука нынче чудеса творит!

Его слова словно послужили сигналом — тишина была мигом разрушена, все заговорили о химии, каждый старался показать свою эрудицию, выложить познания — большие и малые.

Но Клыджев поспешил утихомирить разбушевавшиеся страсти.

— Сынок, кто твой научный руководитель?

— Профессор Гюнашли.

— О, тебе посчастливилось! — бронзовое лицо Клыджева просияло. — Я хорошо знаю этого человека. Мы вместе когда-то работали, строили огромный завод. Настоящий ученый и Человек с большой буквы. Его ученик достоин уважения.

Шахмалы Клыджев усадил Вугара рядом с собой и, повернувшись к Арзу, указал ей место справа от себя:

— Сидеть с молодыми — в этом есть своя радость! Садись, доченька…

Вугар и Арзу уселись, и тотчас какой-то лысый мужчина обратился к Вугару:

— Скажи, сынок, вот уже сколько времени и газеты и радио только и делают, что шумят о химии. Послушаешь их и подумаешь: не наука — чудо! Правда ли это? Или, может, очередная кампания?

И сам вопрос и тон, которым он был задан, не понравились Вугару. Но не успел он открыть рта, как за него ответил Шахмалы:

— Все это сущая правда, Мир Казым, химия в шумихе не нуждается. Погоди! Ты еще и не такое услышишь…

Но ответ Шахмалы явно не удовлетворил лысого. Он смотрел на Вугара своими узкими маленькими глазами, в которых поблескивала хитрая насмешка:

— Не сердись сынок! Разве не бывает, что порой самое пустое дело возносят до небес, раздувают, раздувают, а потом, глядь, лопается оно, как мыльный пузырь. Ведь случается такое, что скрывать? Вот и сейчас… Пишут, что из древесных опилок можно вырабатывать ткани. Да что ткани! Якобы все на свете можно сделать из опилок. А я не верю! Может, потому что стар, а старики всегда консерваторы…

Собравшиеся переглянулись, и легкий смешок прокатился над столом. Улыбнулся и Клыджев:

— А ты верно подметил, Мир Казым, недоверие — признак старости.