Шрифт:
– Ты же сказал, что не любишь музыку, - сказала я, указывая на музыкальный инструмент.
– Я на ней никогда не играю, я не лгал тебе. Это для интерьера.
Ложь. Самая что ни на есть настоящая. Я видела это в его глазах. Гитара старая, бежевая с обтёртыми краями и совсем не вписывается в интерьер комнаты.
Мне в голову пришла совершенно безумная идея. Я подошла к гитаре и взяла её в руки, смотря на Калеба и на его реакцию. Он, ничего не говоря, кивнул головой.
Я села с инструментом в руках на край кровати. Я не была уверена, что вспомню, как это делается, но как только мои пальцы коснулись струн, мелодия заполнила комнату. Гитара была хорошо настроена, и я решила спеть. Может быть, я смогу пробиться сквозь стены, которые Калеб возвёл вокруг себя.
– Я хочу спеть, - предупредила его.
– Ты не против?
– Как только я скажу остановиться, ты это сделаешь, - сказал он повелительным тоном и сел на одно из чёрных кресел, которые стояли напротив кровати. От него волнами исходило напряжение.
Я кивнула головой в знак согласия и начала играть. Выбор пал на песню, которая вывела меня из себя сегодняшним утром на беговой дорожке. Я подобрала мелодию в считанные секунды и начала петь.
У тебя есть слова, чтобы изменить нацию,
Но ты молчишь.
Ты провёл целую жизнь, завязнув в безмолвии,
Боясь, что скажешь что-то не так.
Но если никто никогда не услышит этого,
Как же мы выучим твою песню?
Так давай же, давай, давай же, давай.
У тебя есть сердце, стучащее так же громко, как сердце льва,
Так зачем позволять подавлять твой голос?
Может, мы немного разные,
Нечего стыдиться этого,
У тебя есть свет, чтобы сражаться с тенями,
Перестань его прятать.
Давай же, давай.
Я хочу петь.
Я хочу кричать.
Я хочу вопить, пока не иссякнут слова,
Так что напишите это во всех газетах, я не боюсь, что
Они смогут прочитать всё об этом, прочитать всё об этом.
По ночам мы будим соседей,
Прогоняя песнями тоску,
Следим за тем, чтобы нас помнили,
Потому что мы все тоже что-то значим.
Если истина запрещена,
Значит, мы нарушаем все правила.
Так давай же, давай, давай же, давай.
Давай сделаем так, чтобы нашу песню
Снова крутили по телевизору и по радио.
Самое время выпустить в эфир
Нашу трактовку событий.
Нечего бояться,
Я буду петь с тобой, мой друг
Давай же, давай.
Я хочу петь.
Я хочу кричать.
Я хочу вопить, пока не иссякнут слова,
Так что напишите это во всех газетах, я не боюсь, что
Они смогут прочитать всё об этом, прочитать всё об этом.
Да, все мы - прекрасные, замечательные люди.
Когда же мы все стали такими пугливыми?
Теперь мы, наконец-то, обретаем дар речи.
Так давай же, решись, помоги мне это спеть.
Да, все мы - прекрасные, замечательные люди.
Когда же мы все стали такими пугливыми?
Теперь мы, наконец-то, обретаем дар речи.
Так давай же, решись, помоги мне это спеть.
Я хочу петь.
Я хочу кричать.
Я хочу вопить, пока не иссякнут слова,
Так что напишите это во всех газетах, я не боюсь, что
Они смогут прочитать всё об этом, прочитать всё об этом.
Всё время, что я пела, смотрела на Калеба. Он не пытался остановить меня. Кажется, он понял, что я хотела сказать ему этой песней. Я отложила гитару в сторону и в ожидании смотрела на него.
– Поразительно. Я много лет не слушал музыку. А если и приходилось её слышать, то я старался не вдумываться ни в одно слово, - еле слышно сказал Калеб, оставаясь далеко от меня в своих мыслях. Он посмотрел мне в глаза.
– Тебя я слушал с удовольствием, и я слышал каждое слово. Твой прекрасный голос не ассоциировался с самым ужасным днём в моей жизни.
Он замолчал, словно боялся сказать лишнее. Боялся открыться мне.
– Что произошло?
– Спросила я сдавленным голосом.
Калеб долго всматривался в моё лицо, будто искал подтверждение, что мне можно довериться.
– Я потерял брата, невесту, родителей, - заговорил Калеб.
– Они мертвы. Я потерял всё, что у меня было.
Глава 12
Я сидела и не знала, как отреагировать на его слова. Я была поражена его признанием. Картинка начала складываться воедино. Теперь более или менее понятно его поведение. Нелегко оставаться весёлым и жизнерадостным человеком, когда твой мир разрушен. Я прошла через это и могу понять его чувства. Но моя боль казалась в сто крат меньше его, когда я посмотрела в синие глаза Калеба. В них было столько муки и печали, что у меня заболело за него сердце. Да, я прошла через многое. Но у меня есть родители и друзья, которые рядом со мной. У этого замкнутого, скрытного и, как оказалось, печального мужчины нет никого.