– Лесом, лесом надо идти, - сказал Дед, - быкарь лесом ушел. И свирепень, опять же, из леса появился...

– Свирепень, - повторил Улисс угрюмо, - он только того и ждет, чтобы кто-нибудь в лес забрел.

– Это да, - согласился Дед, - я же и говорю - шансов нет.

Улисс повернулся и пошел назад к воротам. Дед семенил за ним,

– Вот если вдесятером пойти, - говорил он, - или хотя бы впятером. Пятерых-то небось свирспепь разом не заглотит...

Город понемногу просыпался. Из маленьких черных отверстий в снегу поднимались сизые дымы. Из отверстии побольше выползали люди. Одни, с мешками для дров за спиной, брели к воротам, другие аккуратно срезали лопатами тонкий верхний слой снега и сыпали его в ведра. Последний снегопад был хороший, снег выпал чистый - растапливай да пей, а то до этого всю неделю сыпала какая-то ледяная крупа, серая, вонючая и вредная. Снегом запасались впрок, надолго, подземные воды для питья не годились...

Навстречу Улиссу, пыхтя, проковылял мальчишка с санками. Других детей не было видно. Их вообще стало меньше в последние годы, словно старая болезнь, передававшаяся во многих семьях от родителей к детям, накопила достаточно сил и решила наконец покончить с Городом. Большинство детей рождались либо совсем нежизнеспособными, либо... Улисс невольно поежился. Либо такими, как Увалень, теткин сын...

Старики говорят, что дело можно было бы поправить, если бы в Город пришли люди со стороны. Да уж больно далеко они, те люди, а может, их и нет совсем.

Улисс нырнул в узкий лаз, на коленях протиснулся через дверь, в небольшом тамбурке снял верхнюю куртку и наконец вошел в дом. Здесь было тепло и душно.

Ржавые кирпичные стены, прикрытые кое-где шкурами, поблескивали от сочившейся из почвы влаги. Тетка, ворча, возилась у печки, в дощатом загоне храпел Увалень, а у стены на низком топчане, укрытая шкурами, лежала Ксана - сестра Улисса.

– Дров-то принес, нет?
– рявкнула тетка, оборачиваясь. В руке у нее была деревянная ложка с дымящимся варевом, и Улисс сразу вспомнил, что вчера ему так и не удалось ни разу толком поесть.

– Днем схожу, - ответил он и зачерпнул из ведра полковша талой воды. Вода была совершенно безвкусная, а значит - хорошая.

– Где ж ты шатался все утро, что и дров ни хворостинки не мог прихватить?

– Сторожа позвали, - сказал Улисс, - свирепень ноью приходил, под воротами рыл...

– Ох!
– тетка уронила ложку в горшок с варевом, - да что же это! Страх-то какой! Разве мало на нас всякой погибели? Уж и так заживо гнием, ни еды ни питья не видим.
– Она выловила ложку и стала снова мешать в горшке, причитая:

– Ой, как пойдет он дома рыть да людей таскать! Он, смерть наша!

– Не пойдет, - сказал Улисс, вылив недопитую воду обратно в ведро. Теперь ворота на ночь будем свинцовыми чушками закладывать. Свирепень их больше мяса любит...

Он подошел к топчану и сел на край. Ксана не спала. Ее большие глаза пристально смотрели на него из глубины зловещих черных кругов. Улисс вспомнил, какая она была красивая и здоровая, и ему снова стало невыносимо тоскливо.

Когда-то весь Город завидовал их матери, считая, что двое нормальных детей в семье - это чудо. Редко кому выпадает такое везение, почти каждого проклятая судьба наделила каким-нибудь уродством или врожденной болезнью, но дети продолжали рождаться - природа оказалась сильнее человеческого страха.

За свою жизнь Улисс не раз видел, как умирают знакомые и близкие люди смертью стремительной и необъяснимой или медленной и мучительной, но никогда еще он не чувствовал так остро, что теряет часть самого себя. Почти каждую ночь Ксана снилась ему висящей над пропастью, и не было сил удержать ее и спасти.

Они всегда были вместе: Улисс и она, веселые, сильные, неустрашимые...

Беда случилась прошлым летом - во время охоты

Ксана упала в реку. Чудом ей удалось выбраться на берег и отползти подальше от воды, по подняться она уже не смогла. Никогда.

Улисс сидел, уставившись бессмысленным взглядом на потрескивающий фитилек светильника, и вроде бы ни о чем не думал, но сестра, с трудом разомкнув помертвевшие губы, вдруг тихо спросила:

– Уходишь?

Улисс опустил голову.

– Ухожу.

Снова шевельнулись губы Ксаны, словно хотели шепнуть: "А как же я?" - но ни звука не вылетело из них, и Улисс ничего не услышал.

– То есть как это - "ухожу"?
– оторвалась от плиты тетка.
– С ума сошел? Тут за ворота не выйдешь, страх такой, он - "ухожу"! Жить надоело? Да и куда идти? Зачем?

– Где-то есть в Мертвых Полях проход в другие земли...

– Да что тебе те земли? Чем они лучше наших? Везде одно и то же - зараза и гибель. Да и не дойти до них через Мертвые Поля, это ж мальчишке ясно, лучше уж сразу в реку кинуться.

– Быкари ушли, - сказал Улисс, - значит, есть хороший проход. Уж они-то к Мертвым Полям никогда и близко не подходили.

– Как же ты пойдешь один? А свирепень?

– Ну, почему один, - Улисс пожал плечами, - найдутся люди.

– Да кто ж с тобой пойдет-то? Мимо свирепня да в Мертвые Поля!