Шрифт:
Цензоры – которые сами толком не знают чего запрещают. К тому же – уставы цензурные так хитро составлены, что никто никогда не может знать, как взглянет на его труд и в какую минуту тот или другой цензор. Случалось, что московская цензура пропускала то, что запрещала петербургская, и наоборот… В России не бывает лучшей рекламы, чем «попасть под гнет сатрапов». «Запрещенный товар – как запрещенный плод: цена его удваивается от запрещения…»
Он и сам читал Кюстина именно поэтому – хотя казалось бы пора уже дозволить сие сочинение – уж четвертое царствование идет с описанной им поры…
(Разрешить, может быть, личным приказом? Но с чего бы царю снисходить до одной книжицы? Ну да Бог с ним с этим мужеложцем французским! Не в кюстинах ведь дело, а в наших русских Ваньках…)
В памяти Георгия намертво засел рассказ генерала Черевина – о некоем жандармском ротмистре каким-то боком причастным к знаменитому и позорному делу Дегаева.
Тот, занимаясь изъятием нелегальной литературой, имел занятное увлечение – коллекционировал карикатуры на царя – кои изымал из секретным образом ввезенных иностранных газет, прокламаций, и брошюрок. Три альбома насобирал – и даже показывал особо близким друзьям – то показывал, за что других отправлял в крепость и сдавал в солдаты…
И дальше – вплоть до околоточных и заседателей… Читая отчеты жандармов и письма отцу из провинции он временами готов был ругаться черными словами.
А кто виноват? А царь! Не серый же Акакий Акакиевич из Цензурного комитета и не дубинноголовый столоначальник из Синода. Сей ребус трудно решить – тем паче в одночасье. С этим всем надо что-то делать… Ну вот опять «что-то делать»!
«Надо делать хоть что-нибудь! Пусть хоть что-нибудь да сделает правительство!» – так по донесениям восклицали многие земцы, жалуясь на неустройства и беды. И никто не посоветует – что это такое «что-нибудь»? И хоть бы кто подсказал из этих прогрессивных дельцов – с чего начать? А то ведь потом ежели не так пойдет – будут призывать кары небесные на головы власть имущих и лично его…
Георгий шумно вздохнул.
…Решено – раз никто не может подсказать – начнем с народного просвещения. Закон о кухаркиных детях отменим – не прямо сейчас, но вскорости после коронации. Либерализму хотите? Будет вам и либерализм! И иудейский вопрос – дойдет черед – решим ко благу России и к удовлетворению народа библейского. А кто не удовлетворится… – Георгий недобро прищурился – тому казни египетские вспомнятся!
…Однако и спать пора – ибо даже царям хоть иногда отдыхать надо. Завтра предстоит тяжелый день…
Не раздеваясь, он лег на диван и смежил веки, погасив светильник поворотом фарфорового рычажка. Салон-купе заполнил глубокий мрак, нарушаемый лишь лучикам лунного света сквозь занавеси…
Бородатый уставший человек внимательно смотрел со снимка на задремавшего сына – как будто чего-то ожидая.
Часть вторая
Тяжесть венца
Император Георгий Александрович прибыл в Первопрестольную 15 августа около шести часов вечера.
Согласно предварительным планам, царский поезд с берегов Невы должен был прибыть на пути станции Москва-Каланчевская, что рядом с Николаевским вокзалом. Там и планировалась встреча нового царя с московской знатью, городской депутацией. Поэтому строительству павильона уделялось самое пристальное внимание… Сперва его хотели построить на Каланчевской – но слава Богу в министерстве двора вовремя сообразили: для тожественного въезда предполагалось иметь несколько десятков парадных карет и почти сотню лошадей – и столько же служителей придворного конюшенного ведомства. Неширокая Каланчевская улица необходимого пространства для такого количества экипажей просто не имела. Кроме того, в Москву привезли транспорт жетонов и серебряных рублей, предназначенных для раздачи народу «в память Священного коронования». А такая раздача в тесноте Каланчевской и Мясницкой улиц была крайне нежелательной – сомнут всю торжественную процессию и еще потопчут друг друга не приведи Господь!
Словом, высочайший поезд по соединительной Алексеевской ветке прибыл на Смоленский вокзал.
Пришлось спешно сооружать новый павильон, теперь уже близ Тверской заставы. Нарядный деревянный терем возвели очень быстро – тут уж сроки поджимали: назначенный лично губернатором Долгоруким известный московский архитектор Лев Борисович Кекушев даже как донесли императору жаловался что работа добавила ему седых волос.
Павильон вышел довольно красивым и был увенчан куполом, покрытым цинком. Над главной залой здания высилась небольшая башня со шпилем.
Внутри павильон был великолепен: стены красиво декорированы штофными тканями, украшены светильниками, зеркалами, стояла изящная мебель любезно предоставленная московскими купцами. В общем и целом строительство вокзальчика обошлось казне в тридцать тысяч золотых рублей – воистину: мал золотник, да дорог. Со стороны путей была устроена весьма просторная платформа, покрытая легким навесом с резьбой тонкого рисунка. Ширина этой галереи позволяла установить в дюжину рядов встречающую парадную войсковую команду, да еще с оркестром в придачу – вдруг пойдет дождь или случится гроза – не мокнуть же царю как простому смертному? В убранстве царских черно-бело-золотых штандартов флагов царский павильон выглядел весьма нарядно. Спустившись по ступенькам вагона, застеленным красным сукном Георгий Александрович поздоровался с встречавшими и, пройдя в зал, «милостиво выслушал пришедших» как потом напишут газеты.
Платформа была по всей длине выстлана коврами, белым и красным сукном, на насыпанных в принесенных деревянных кадках клумбах, из цветов были составлены царские вензеля и герб России. На платформе выстроили почетный караул со знаменем и хором с оркестром. Маэстро взмахнул рукой, и полсотни голосов слаженно грянули:
Боже, царя храни!Сильный, державный, царствуйНа славу нам.Царствуй на страх врагам,Царь православный…