У вокзала, у самой лестницы, стоял поджарый черный «Хорьх» с посольскими номерами, разъездная машина. Водитель, старый знакомый, взял чемодан, Костя протянул руку:

– Что, старина, не заели еще германцы? Как поживаете вы тут?

Пока водитель открывал багажник и укладывал чемодан, Константин Алексеевич подошел к газетному киоску. Он не смог отказать себе в старой привычке: приезжая в страну, покупать на вокзале газету. Вынув из кошелька несколько пфеннигов, оставшихся от прежней командировки, и переждав очередь из двух человек, основательного полного бюргера в пиджаке и жилетке и пожилой поджарой немки с длинным зонтиком, купил свежий номер «Ди Цайт» и с удовольствием сел на заднее сидение «Хорьха».

Константина Алексеевича почти не занимали его формальные обязанности, связанные с поставкой немецких станков. Здесь все было ясно, и для этого дела его присутствия в Германии, в сущности, не требовалось. Важнее были задачи, связанные с выяснением подлинных целей новой партии, пришедшей к власти, партии националистической и вовсе не скрывавшей цели движения на Восток. Конечно же, не только повлиять на эту политику, но хотя бы даже прояснить, насколько серьезна она и как далеко могут пойти немцы в своем стремлении к восточным пространствам, он не мог, и это была задача не его уровня. Его цель была уяснить кое-какие щекотливые вопросы: насколько новая политическая верхушка, представленная людьми не просто необразованными, но даже малограмотными, склонна к мистицизму. Неужели новая власть пойдет по оккультному пути, наполнит внешнеполитические цели мистическим смыслом, разумеется, тщательно это скрывая, но видя в столкновении внешних интересов европейских стран лишь перекрестья потусторонних векторов, лишь отражение иных, истинных миров, жертвенное приношение которым готовит Великая Германия?

С одной стороны, такое предположение казалось Константину Алексеевичу абсурдным. С другой стороны… С другой стороны, некоторые события его собственной жизни пестрели такими странными совпадениями, что не углядеть в них мистического смысла тоже казалось невозможным. Взять хотя бы Вальтера. Меньше недели назад познакомил Боря, который ни о чем подобном и думать бы не стал. И за эти дни друг другу доверились, друзьями, можно думать, стали. Открывался-то, конечно, главным делом Вальтер, Костя, в основном, молчал, пораженный откровенностью своего нового друга. Однако молчание тоже ведь много значит, особенно когда речь идет о сближении коммунизма и фашизма, Гитлера и Сталина, о Германии без национал-социализма и России без ВКП(б), пусть и через пятьдесят лет. Даже и за молчание в таких разговорах по головке в случае чего не погладят. А вот ведь доверился, и как много узнал.

Что ж узнал-то? Ну, во первых, что с Ганусеном – не ложный след. Действительно, стал приближенным, действительно, что-то внушает, гипнотизирует, черт его знает, что делает. Во-вторых, что подобраться к нему нельзя – никто не подпустит. Да и с чем подбираться? Будь хорошим, будь нашим? Или шантажировать? Но чем? Как? Да и как этот гипнотизер хренов на это пойдет? В общем, пока чепуха какая-то, ничего не ясно. Вальтер говорил – убить… Да, в-третьих, Вальтер. Похоже, что он хочет того же, похоже, что можно с ним работать – никаких иных подоплек здесь не виделось. В общем, узнал-то, конечно, много, но слишком мало, чтобы хоть что-то конкретное вырисовалось…

Константин Алексеевич раскрыл газету, с наслаждением вдохнув запах типографской краски и свежей влажноватой бумаги. И на первой же странице – вот оно, уже начинается: «Арест советских корреспондентов»: «Арестован представитель ТАСС И. Беспалов и корреспондент «Известий» Л. Кайт, пытавшиеся нелегально въехать в Лейпциг с целью присутствовать на Лейпцигском процессе по делу о поджоге Рейхстага. В качестве ответной меры советская сторона объявила 26 сентября об отзыве своих корреспондентов из Германии и о высылке в трехдневный срок немецких журналистов из СССР». Да, всегда все большое начинается с таких вот мелочей и перепалок. Он свернул газету и увидел на последней полосе театральную афишу Берлина. В глаза бросалось объявление, напечатанное крупным и жирном шрифтом:

Вальтер был одет совсем по-другому, видно было, что человек вернулся домой. На нем были светлые свободные вельветовые брюки американского кроя и объемная вязаная кофта на молнии, заменявшая пиджак. Он напоминал преуспевающего инженера или успешного дельца, отдохнувшего после рабочего дня и вышедшего во двор своего коттеджа, а не человека, идущего по центральной берлинской улице пусть и на дружескую, но все же деловую встречу. И только тут, увидев своего друга издалека, Константин Алексеевич понял, что так сильно изменилось в Берлине за то время, что его не было здесь: люди на улицах. Ведь не было ни войны, ни разговоров о ней, а уличная толпа наполовину состояла из военных. Солдат почти не было, встречались офицеры старшие и младшие, в серой форме и черной, в фуражках с кокардой, изображавшей череп с двумя перекрещенными под ним костями. Военная форма входила в моду. Черные начищенные до зеркального блеска кожаные сапоги вытесняли модельные ботинки. Многие мужчины несли на рукаве левой руки выше локтя красную повязку со свастикой в белом кругу. Несмотря на теплый вечер у многих на руках были черные перчатки, порой их просто держали в руке, небрежно похлопывая при каждом шаге по бедру. При этом обхождение людей, их тон, доброжелательность и предупредительность не изменились – люди улыбались друг другу, уступали дорогу, рассыпались в извинениях, случайно задев локтем.

Идти в кафе, вновь сидеть за столиком и пить коньяк не хотелось – Константин Алексеевич предложил Вальтеру прогуляться под липами Унтер ден Линден.

– С удовольствием! – Ответил Вальтер. – Тем более, что нет большего одиночества, чем в толпе. Кроме того, как я сегодня выяснил, не все кафе безопасны. Вы знаете, мои коллеги стали чересчур любопытны, часто прилаживают такие маленькие микрофончики под столешницу; мы с вами разговариваем, предположим, о женщинах, а они слушают и опыта набираются. Мне как-то не очень хочется опытом делиться. А вам?

– Мне, пожалуй, тоже, – глубокомысленно изрек Константин Алексеевич. – Знаете, Вальтер, что я заметил в Берлине нового? Во-первых, военная форма очень идет немцам.

– Русским тоже, – парировал Вальтер, и Костя понял, сколь прав был его собеседник: Москва тоже постепенно начинала носить сапоги и галифе, а красные и голубые петлички с ромбиками стали привычной деталью людского потока на московских улицах. – А во-вторых?

– А во вторых, я замечаю какой-то умопомрачительный всплеск интереса к гипнозу и прочим формам черной магии. Не успел купить газету, а первое что бросается в глаза – гастроль какого-то Мессинга с психологическими опытами. Ганусен в высокую политику подался, но свято место пусто не бывает: на тебе, новый появился. Не обратили еще внимание на это событие культурной жизни Берлина?