Не менее важным козырем в руках немецкого командования для более успешного ведения боевых действий против советских войск в Харьковской операции являлись военно-воздушные силы. Противник не только превосходил нас в количестве боевых самолетов, он имел и более удачное организационное построение своей авиации, и более гибкую систему централизованного управления ею в операциях.

На всем южном стратегическом крыле советско-германского фронта, включая Крым, немцы в начале летней кампании имели довольно мощный 4-й воздушный флот, в состав которого входило свыше 1200 боевых самолетов (700–800 бомбардировщиков, 250–300 истребителей и 125 разведчиков). Имея единое командование, единые органы управления и аэродромного обеспечения, немцы без особого труда сосредоточивали основные усилия авиации для массированного боевого применения на тех направлениях, где, по их замыслам, решалась участь самых важных сражений и операций в целом.

В начавшейся летней кампании 1942 года немецкое командование последовательно сосредоточивало боевую мощь 4-го воздушного флота сперва против войск Крымского фронта и защитников Севастополя, а затем против войск Юго-Западного направления, участвовавших в Харьковской операции.

Наши же военно-воздушные силы на фронтах в организационном отношении были до предела раздроблены. Основная масса боевых самолетов фронтов входила в состав армейской авиации, действия которой планировались и управлялись, главным образом, командующими общевойсковыми армиями исходя из оперативных задач, стоявших перед ними.

В состав фронтовой авиации выделялось относительно небольшое количество самолетов. Такая организационная раздробленность во многих случаях крайне затрудняла возможность массированного их применения для решения наиболее важных задач операции.

Другим крупным недостатком организационной структуры нашей авиации в тот период являлся неоднородный, смешанный состав самолетов в авиационных дивизиях. Каждое соединение имело в своем составе два штурмовых и два истребительных или два бомбардировочных и два истребительных авиационных полка. Это крайне затрудняло, а иногда даже прямо исключало возможность массированного применения имеющихся истребителей, например, для завоевания господства в воздухе над районами, где происходили решающие боевые действия наших наземных войск, или для нанесения мощных ударов большим количеством штурмовиков и бомбардировщиков по наиболее важным группировкам войск противника.

В связи с общим ухудшением обстановки на направлении, наступившим в результате изложенных выше причин, Ставка Верховного Главнокомандования поставила в конце мая перед войсками Юго-Западного фронта задачу перейти к обороне на занимаемых рубежах, прочно закрепиться на них силами 21, 28, 38 и 9-й армий и не допускать развития наступления противника из района Харькова на восток. Линия фронта проходила в основном по реке Северский Донец.

В результате постигшей нас неудачи была потеряна относительно небольшая, но весьма важная в оперативном отношении территория, хотя в этой операции мы нанесли довольно существенный урон противнику в живой силе и боевой технике.

К началу июня 6-я полевая армия и армейская группа генерала Клейста насчитывали в своем составе 26 пехотных, 5 танковых и 2 моторизованные дивизии, что обеспечивало им существенное превосходство в силах над войсками Юго-Западного фронта. Особенно внушительным продолжало оставаться превосходство противника в авиации. Это обстоятельство вызвало у главкома маршала С. К. Тимошенко большое беспокойство. По его инициативе Военный совет направления в конце мая решил обратиться в Ставку Верховного Главнокомандования с на-стоятельной просьбой срочно подкрепить силы фронта, резервами центра.

Подписав соответствующее представление в Ставку, Семен Константинович объявил, что заседание Воеяного совета закончено, встал из-за стола и, понурив голову, стал с плохо скрываемым беспокойством расхаживать по своему просторному кабинету. По выражению его лица можно было понять, что он размышляет о чем-то очень важном. Остановившись перед членом Военного совета Н. С. Хрущевым, Семен Константинович сказал;

— Харьковская операция обошлась нам дорого. Сейчас немцы, невзирая на понесенные в ходе этой операции большие потери, все-таки намного сильнее нас. Надо думать, что как только они приведут себя в порядок, обязательно воспользуются своим превосходством и предпримут новое наступление. Для отражения новых ударов нам крайне вужны резервы центра, иначе мы не устоим… Мне думается, — продолжал главком после небольшой паузы, — что в целях ускорения решения этого важного для нас вопроса хорошо было бы вам, Никита Сергеевич, побывать в Москве.

— Согласен, — ответил член Военного совета, — но, поскольку я недостаточно компетентен в чисто военных вопросах, мне будет трудно убедительно обосновать в Ставке нашу просьбу о срочной помощи резервами из центра. Думаю, что для успеха подобной миссии необходимо, чтобы в Москву выехал вместе со мною генерал Баграмян…

После короткого обмена мнениями все мы согласились с этим предложением.

Нетрудно понять всю остроту чувств, испытываемых мною в связи с предстоящей поездкой в Москву. Теперь встреча с Верховным Гла-внокомандующим не сулила ничего приятного, и это не могло не действовать на меня удручающе.

На следующий день мы с членом Военного совета вылетели в Москву.

И. В. Сталин в присутствии других членов ГКО принял нас незамедлительно, внимательно выслушал, провел с нашим участием обсуждение сложившегося на южном крыле советско-германского фронта трудного положения.

В отличие от других участников этого обсуждения, И. В. Сталин был спокоен, сдержан. Видно было, что все его мысли поглощены одним настойчивым желанием предотвратить дальнейшее ухудшение обстановки на юге, помочь нашим войскам во что бы то ни стало отстоять занимаемые рубежи.