Сказка приходит к нам в нежном детстве с родным голосом мамы, с яркими картинками в красивых книжках, с уютными мультфильмами. Сказка проста, естественна и понятна ребёнку. Взрослея, мы, к сожалению, теряем веру в чудо и в праздник... Предлагаемые вашему вниманию сказки не зря названы философскими: увлекательные истории будут интересны детям, а взрослый, путешествуя по страницам книги, тихонечко задумается и, глядишь, оттает сердце, потеплеет и посветлеет душа. Потому что сказке всегда есть место в жизни!
В оформлении обложки использована фотография спо лицензии CC0.
Печь-живинушка
В некотором царстве жила-была бабушка Фрося. Жила она одиноко, сверстников не знала, детей не привечала, а в общем – сторонилась всех и вся. Говаривали, колдуньей она сделалась ещё в детстве. А этого дела и посейчас добрые люди ой как не любят! Хотя и интересуются втихомолку.
Не было такой хворобы, что от бабы Фроси схоронилась бы. Шепоток, шепоток, да щепотка травушек – вот болячка и покинула тело. Ни разу ещё не болела бабушка, а только старилась понемногу из года в год. Может, она, окромя себя, и кого другого лечила-исцеляла, да где нам про то прознать! Доподлинно известно, что себе колдунья вечное здоровье наколдовала.
«Огурцы что-то уж больно кислят!» – хрустнет, бывало, старушка зелёным пупырчатым овощем, скривит морщинистое личико да и сплюнет недовольно. Глянет на небо, заговор кое-какой побубнит – вот тебе и дождичек накрапывает! А после дождичка огурчики ай какие вкусные да свежие! М-м-м!
Долго-предолго жила баба Фрося на свете. Уж и журавли в небе не летали, и каш не варили мамы по утрам, и даже комары на людей летним вечером не бросались – всё бабка-колдунья жила! Бессмертной стала. И глаза её зоркими оставались, и ум-разум ясным, и кости крепкими. Только тело было покрыто морщинами.
И вот однажды надоело бабке видеть в серебряном зеркале таковое своё отражение. Хочу, говорит, быть молодою девицею, пригожею да свежею, как яблочки в моём саду! Уж она и заклинание новейшее сотворила, и за травами особыми в полночь на кладбище в длинной рубахе бегала, и правые ножки белых лягушек семнадцать секунд в сонном меду варила! А всё без толку! Не действовал заговор!
«Да что ж такое?» – обеспокоилась старушка. «Али уж я силушку теряю?» Страшно ведь, когда силушку теряешь. Будто жизнь бурлящая по капле из тебя вытекает. И видишь прореху, и залатать её спешишь, ан нет, не помогает, дряхлеет могучее тело.
Жутко сделалось бабушке Фросе. За советом-то не к кому бежать! На болоте леший Ванька уж два века как не жил; Яга – двоюродной тёти пятого мужа сестра – в прошлом столетии ещё переехала поближе к Окияну. А более и знакомых-то у бабы Фроси не осталось. Теперешних людей она в глаза не видывала. Может, вообще люди вымыслом стали, кто их знает. Может, таковых вообще нет более. Во все времена были среди них легенды, а от легенды до вымысла…
День ото дня кукожилась бабка. Всё глубже становились морщины, всё темнее кожа. «Старею». Печально глядели глаза.
И вот как-то бродил её взор по избе, да вдруг наткнулся на высокий предмет на кухоньке. «Ах вы, дни мои золотые…», – гундосила грустнющая колдунья. «Ой! Что за диво? Откуда ж это? И как называется? Зачем?» – вопросы так и сыпались из сморщенных старушачьих уст.
С большой неохотой поднялась баба Фрося с пышного кресла-кувшинки. Пошла в тёмный угол, красиво драпированный вековой паутиной. Ткнула скрюченным пальцем. «Больно!» Высокая штуковина оказалась твёрдой. «А когда-то она была ещё и белой». Таковой резонный вывод бабка сделала, изучив место, в которое ткнула пальцем. Оно слегка посветлело после смелого деяния колдуньи.
«Итак, что мы имеем в остатке? Молодости мне не видать, как своих… мужей. А ещё какая-то штукенция затесалась в избу. И главное, когда? Когда это было-то? Могла ли я сама добровольно купить, наколдовать, притащить откуда такой странный непонятный предмет?» А в ответ – тишина…
Вся извелась старушка. Уж как ей хотелось снова молодой быть! И так жаль ей себя стало, что не выдержала она, прослезилась, а там и расплакалась. Долгие дни и ночи раздумий последние силы из её крепкого тела забрали! Устала бабушка. Всхлипнув горько, уснула…
И привиделся ей дивный сон. Будто молодая она, вся свежая и румяная, бежит босиком по зелёной мягонькой траве, кружат бабочки да божьи коровки, и тепло такое повсюду разлито! Впереди видит белую свою избу, но тоже юную, чистую, просторную, с прозрачно-голубыми стёклами, кружевными сахарными занавесками. Нежной горлицей впорхнула она внутрь – а там, в большой-большой комнате, возле гладкой-гладкой стены, стоит… печь! Печь-матушка! Высокая, добротная, манящая ароматными пирогами и сытными щами! А какое тепло было возле печи! От солнышка вона как жарко, но тут – другое тепло. Живое. Будто маменька склонилась над своим спящим дитяткой, баюкает его, едва гладит лёгкой ладонью бархатный лобик…
Проснулась бабушка. Глядит в потолок, а по щекам дряблым слёзы бегут. «Где ж это я была? Кажись, спала. Ужо и позапамятовала, что значит спать. Многие лета не спала, всё колдовала, здоровье укрепляла. А на что? Красы моей нету больше… Однако ж не то меня сейчас печалит, иная дума тяготит сердце. Что же я видела?»
Стоп! Баба Фрося аж подскочила на своей пуховой кувшинковой перине. «Печь! Вот что это такое – печь!!! А откуда же она взялась в моих хоромах?! Неужто завсегда туточки стояла?!»