Снова глотнув виски, откинул голову, прижавшись затылком к стене, и попытался хоть что-то почувствовать. Глянул вниз, на движущуюся светлую макушку.

Однако оцепенение, с которым я жил уже много дней, не покидало меня. В основании позвоночника возникло давление, мои бедра напряглись, и все закончилось.

Блондинка встала и посмотрела на меня сияющим взглядом.

– Твои глаза. – Она провела пальчиком по моему виску. – Такой необычный цвет, темно-темно-синий.

Верно подмечено. Вкупе с черными волосами мои синие глаза всегда привлекали внимание, как и тот факт, что я – один из самых крутых диджеев Европы. Ладно, возможно, глаза играли не такую важную роль, как мое имя: Кромвель Дин. Этим летом оно гремело на самых крупных музыкальных фестивалях и в самых шикарных клубах.

Я застегнул ширинку и повернулся посмотреть, как там справляется Ник. Увы, я тут же поморщился, потому что он не смог сделать переход между двумя треками так, как сделал бы я. На танцполе клубился темно-синий дым.

Я никогда не использовал темно-синий.

Я протолкнулся между стеной и блондинкой, бросив ей на прощание: «Спасибо, детка», и не обратил внимания, когда она прошипела в ответ: «Придурок!» Сняв с головы Ника наушники, я надел их сам. Несколько щелчков по клавиатуре – и толпа снова у меня в руках.

Неосознанно я вновь посмотрел на то место, где недавно стояла девушка в фиолетовом платье.

Ее не было, так что бледно-розовый и лавандовый отблески тоже исчезли.

Я опять глотнул «Джек Дэниелс», замиксовал очередной трек, а потом отключился.

Песок холодил мои ступни. Наступление лета здесь, в Соединенном Королевстве, вовсе не означает, что, высунув нос на улицу, вы не отморозите себе все на свете. Сжимая в руках бутылку и пачку сигарет, я рухнул на песок, закурил и стал смотреть в черное небо. В кармане завибрировал мобильный… уже в который раз. Он трезвонил всю ночь не переставая.

В конце концов его жужжание меня достало, так что пришлось пошевелить рукой и достать телефон. Три пропущенных вызова от профессора Льюиса, два от мамы и пара сообщений.

МАМА: Профессор Льюис снова пытался с тобой связаться. Что ты собираешься делать? Пожалуйста, позвони мне. Знаю, ты расстроен, но речь идет о твоем будущем. У тебя есть дар, сынок. Возможно, в этом году пора начать все сначала. Не упусти эту возможность только из-за того, что злишься на меня.

На меня накатила волна обжигающей ярости. Захотелось швырнуть телефон в чертово море и смотреть, как он идет на дно вместе с хаосом, царившим у меня в голове. Но я успел увидеть сообщение от профессора Льюиса.

ЛЬЮИС: Предложение еще в силе, но ответ мне нужен не позднее следующей недели. Для перевода все готово, не хватает только вашего согласия. У вас выдающийся талант, Кромвель, не растрачивайте его впустую. Я могу помочь.

На сей раз я все-таки бросил телефон рядом с собой и снова плюхнулся на песок. Затянулся, так что дым наполнил мои легкие под завязку, и закрыл глаза. Некоторое время я лежал, слушая доносившуюся откуда-то музыку. Какая-то классика. Моцарт.

Мой одурманенный алкоголем разум немедленно скользнул в прошлое, в то время, когда я был ребенком…

– Что ты слышишь, Кромвель? – спросила мама.

Я зажмурился и прослушал музыкальный отрывок. Перед глазами у меня танцевали разноцветные круги.

– Пианино. Скрипка. Виолончель. – Я глубоко вздохнул. – Слышу красный, зеленый и розовый.

Я открыл глаза и посмотрел на отца, сидевшего на моей кровати. Отец пристально глядел на меня сверху вниз, на лице его застыло странное выражение.

– Ты слышишь цвета? – спросил он. Казалось, он совершенно не удивился. Я почувствовал, как щеки опалило жаром, и спрятался с головой под одеяло, но отец стащил его с моей головы и взъерошил мне волосы.

– Это хорошо, – заверил он меня своим низким голосом. – Это очень хорошо.

Мои глаза распахнулись. Рука вдруг заболела, и, опустив глаза, я увидел, что костяшки моих пальцев, сжимающих горлышко бутылки, побелели. Я сел. Голова шла кругом от выпитого. В висках пульсировало, и я сообразил, что виной тому не алкоголь, а льющаяся над берегом музыка. Откинув со лба волосы, я посмотрел направо.

Всего в нескольких футах от меня кто-то сидел на песке. Я прищурился: летом солнце встает рано, темнота уже начинала рассеиваться, и я смог разглядеть человека на берегу, черт его дери. Это оказалась девушка. Она куталась в одеяло, рядом с ней лежал телефон, негромко проигрывающий концерт Моцарта для фортепиано.

Очевидно, девушка почувствовала мой взгляд и повернула голову. Я нахмурился, гадая, где видел ее лицо, а потом:

– Ты – тот самый диджей, – сказала она.

Меня озарило: это же та девушка из клуба, в фиолетовом платье.

Она плотнее закуталась в одеяло, а я еще раз проиграл в уме ее слова. Американка, из Библейского пояса [1] – если судить по акценту.

Она говорила в точности как моя мама.

На ее губах заиграла улыбка, а я молчал. Я вообще не разговорчивый, особенно если под завязку накачался «Джеком Дэниелсом», и совершенно не горю желанием заниматься светской болтовней с незнакомой девчонкой в четыре часа утра на холодном брайтонском пляже.