Имперский романсеро
Читать

Имперский романсеро

Стихи и поэзия

:

cтихи, поэзия

.
Аннотация

В «Имперском романсеро» Вадим Месяц возвращается к легкости письма: питерское обериутство, британский абсурд, дзен-ский уход, закадровый диалог с московским метареализмом. Обращение к жалким мелочам и великим судьбам России входит в неожиданное тождество с классическим «смехом сквозь слезы». Подобные интонации присутствовали в его поэтике и раньше, но в нынешней книге, наконец, обрели стилистическую законченность. Тончайшая лирика и жандармская грубость расшаркиваются и толкаются в этой зазеркальной прихожей, словно Достоевский и Гоголь. К этим авторам отечественной хрестоматии он незаметно для себя и обращается, черпая не только иронию, но и державную мощь.

Гладиолусы

Жмурки в поезде

Ливень шуршит гравием в небесах,дюны сахарный пересыпают песок.Черный платок, затянутый на глазах,больней, чем белый платок, сжимает висок.Дети, они коварнее могикан.Но время проходит. Усталые старикидуют, согласно ранжиру, в пустой стакан.И в стакане слышится гул неземной реки.Доисторическая раковина поет.История, как чужая жена, на ковре лежит.Она больше не бьется рыбой об лед.И, как прежде, мужу принадлежит.Я беру губами орехи из чьих-то рук,они сладки, как ягоды, без скорлупы.Вдруг одна из кормилиц ломает каблук.Люди вокруг меня – слепы.Они мне родня, мне жалко моей родни,когда сходит в гроб один и другой народ.Лишь тот, кому удалось задремать в тени,с восторгом увидит восход.На вершину вулкана железнодорожный путьвзбирается по спирали, мешая дым.Кондуктор главу свою уронил на грудь.И стал святым.

Рыбацкая считалка

Одеялом фиолетовым накрой,нежно в пропасть мягкотелую толкни.Я бы в бурю вышел в море, как герой,если справишь мне поминки без родни.Верхоглядна моя вера, легок крест.Не вериги мне – до пояса ковыль.По ранжиру для бесплодных наших местпричащеньем стала солнечная пыль.Только спящие читают, как с листа,злые смыслы не упавших с неба книг,вера зреет в темном чреве у китаи под плитами томится, как родник.Возле виселицы яблоня цветет,вдохновляя на поступок роковойнебесами тайно избранный народзатеряться средь пустыни мировой.Рвется горок позолоченных кольцо,сбилась в ворох сетка северных широт,раз за мытаря замолвлено словцо,он с улыбкой эшафот переживет.Присягнувшие морскому янтарю,одолевшие молитву по слогам,я сегодня только с вами говорю,как рыбак твержу унылым рыбакам.Трепет пальцев обжигает тело рыб,мы для гадов – сгустки жаркого огня.Если я в открытом море не погиб,в чистом поле не оплакивай меня.

Чернецы

Можжевеловые прелые скиты,воскрешенья пустотелые китынезаметно размягчаются в теплеи с молитвой растворяются в земле.Годы их трудолюбивой тишины,урожай прощенья истинной вины,и отчаявшийся легковесный грехвместе с дымом поднимается наверх.Ты постигнешь первый опыт немоты,тайны плоти, превращения воды,равнозначности полета в вышинеи глухого прозябания на дне.Что земля, вбирая боль ночных теней,с каждым возгласом становится сильней.И деревья, что повалены грозой,поднимает оборонной полосой.Если ты на битве праведной погиб,то сейчас тревожишь души вечных глыб.И престолов заколдованный оплотот движения расходится, как лед.

Заброшенная каплица

Э. Сокольскому

Не иконы здесь висят – зеркала.Этот храм который год нелюдим.Точит сердце ледяная игла,ест глаза мои разборчивый дым.Рыбьи блюдца от пылищи мутны.Полнолунье светит в каждом окне.По плечам бегут лучи со спиныи вослед сквозит озноб по спине.Не кощеевы ли мощи в теплепод престолом, как в охапке гнезда,отражаясь на поникшем челе,воскрешают очертанья креста?Тут владыка выл, как пес на цепи,и случалось – с прихожанами лют.Может, темная часовня в степи —мой единственный в пустыне приют.Опьяненная страданьем душатайно выбраться на свет временит,серебро разъели копоть и ржа,но оглохший колокольчик звенит.У раскрашенных ворот алтаря,приглашающих неверных на суд,колыхается волнами заря,будто цапли коромысла несут.Все готово для последних крестин.Скоро ты утратишь веру и весть,чтобы с Господом один на одинотказаться от всего, кто Он есть.

Соловецкая вечеря

На воду не дуй, на зеркало не дыши:в сердце, как в мировом яйце, нарастает звук.циркуль на дне опустевшей душивычертил ровный круг.Лица за кругом в медлительный ряд встают:ангелы в праздники все на одно лицо,смотрят, как будто студеную воду пьют,а на дне кувшина – кольцо.Это не смелость, а ясный, как белый день,холод возмездия, что заменяет духтем, кто в молитве неистовой стал как тень.Три раза уже прокричал петух.Четки сосчитаны. Оборваны лепестки.Но никто не решается задать вопрос.Серафимов престол над островом Соловки.Это здесь был распят Христос?Башня растет, расширяются кольца зим.В плотном огне проступает белесый брод.Небо – это всего лишь пасхальный дым.Оно сейчас с грохотом упадет.

Гладиолусы

Б. Колымагину

Ставни смотрятся окладами икон,только в ликах нет воскресного тепла.И стучит по сапогу прощальный звонот бутылочного жалкого стекла.Навалившись ярким цветом на забор,гладиолусы мерцают все наглей:многоглавый, как дракон, цыганский хор,онемевший вместе с криком журавлей.Сколько нас, осиротелых и немых,бродит утром по стеклянным площадям,растеряв на деревянных мостовыхжизнь, приросшую к беспомощным горстям.Наиграешься с фарфоровым котом,обведешь ему помадой красный рот.Все, что бережно оставишь на потом,не с тобой, скорей всего, произойдет.Нет ни сахару доверья, ни свинцу.За последним перевалом сентябрядух проснется от удара по лицу,как мороз вдохнет заряд нашатыря.Утонуло в ряске старое весло,горькой плесенью пропахли паруса.И закат ложится в воду тяжело,как монеты на уcталые глаза.

Беловодье

На ветру газета ярко горит,развернешь – и не удержишь в руках.Как сыграли Лиссабон и Мадрид,не успеешь дочитать впопыхах.Керосинками чадят пикники,господа уходят в фанты играть.Тянут жребий боевые полки,за кого идти теперь умирать.Дворник медленную стружку метет,и на камешках железо искрит.В Божьем храме удивленный народдетским голосом с царем говорит.Ниткой бусинок он нижет слова,колыхая разноцветную ртуть:за венедами звенит татарва,за мордвою – белоглазая чудь.Мы оглохли от бессонных цикад,обнимая глупых девок во сне,по откосам ниспадает закат,застывает страшным комом на дне.Люди белые идут за стога,а выходят, будто тени темны.На ковре пылает след сапога.а на солнце – отпечаток луны.

Бойцовые петухи

Петухи срастаются, как близнецы,шаром вкатываются в хоровод:волчья стая сцепилась в шкуре овцы,сапогами стучит в живот.В жженый сахар растаяли леденцы,опустились в пучину вод.Раздуваясь волынкой в клубах огня —не до музыки в звоне шпор.И снует вездесущая пятерня:не наказан, не пойман вор.Недолго осталось до Судного дня,из избы уж вымели сор.Сколько злата ты в черепном чепцеунесешь в черноту аллей?День, как порох, сгорит на твоем лице,но с приходом луны оно – злей.Два бога в одном мировом яйце,ветер слушают из щелей.В душе моей горбятся инь и янь,валетом спят дочь и сын,но руке не дано превратиться в длань,даже если в ней – апельсин.Ну, куда ты, несчастный, в такую рань.Если любишь, живи один.Переходим студеное море вброд,места нет в снегу – янтарю,голос сердца баюкает мой народ,дай дорогу поводырю.Мы любому встречному смотрим в рот:не пора ли трубить зарю.Очи черные. Лоб белизной горяч.А любовь, как хмельная взвесь.алым гребнем победы летит кумач,за горою, то прямо здесь.И мой хохот бесстыжий, как жалкий плачна исходе. Вот вышел весь…Петухи, сокрушающие дворцы…Тяжким тленом изъеденные венцы…
в официальном магазине Литрес

Без серии

Лечение электричеством
Стриптиз на 115-й дороге (сборник)
Мифы о Хельвиге
Искушение архангела Гройса
Второй концерт Рахманинова как национальная идея: критика, полемика, интервью
Не приходи вовремя (мифы о Хельвиге)
Безумный рыбак. Книга стихотворений
Имперский романсеро
Тщетный завтрак. Избранное. 1984–2014
500 сонетов к Леруа Мерлен
Дядя Джо. Роман с Бродским