– Мне удалось кое-что сделать, но этого пока что не достаточно, чтоб в сердце всколыхнулась радость, – ответил Франкини и смущённо улыбнулся. Похоже, он и сам был изумлён своей высокопарностью: ведь не коронованная особа стояла перед ним, не султан и не великий везир, а молодой русский посол, свой брат разведчик.

Игнатьев понимающе кивнул: в таком серьёзном деле, как поиск таинственного Протокола, излишняя спешка лишь навредит. Полковник Франкини, благодаря хорошему военному образованию, феноменальной памяти на лица и события, исключительной находчивости и виртуозной изобретательности в делах вербовки, выказывал себя отличным профессионалом. Он был способен выполнить труднейшее задание, не говоря уже о том, что прекрасно разбирался в самых сложных политических коллизиях и, приступая к новой операции, блестяще разрабатывал свои хитроумные планы. Про таких обычно говорят: «Из маслобойки гармонь сделает».

– Ладно, – сказал Николай Павлович, – с Протоколом дело не горит. Всё равно я сейчас другим занят: турецкое правительство затеяло переговоры по устроению новой Румынии, и я намерен участвовать в них самым решительным образом.

– На стороне султана? – догадался атташе, хорошо помнивший слова Игнатьева: «Без благосклонности Абдул-Азиса нам проливов не видать».

– Против Габсбургов и лондонского кабинета, – пошевелил локтями Николай Павлович, смешно изобразив ковёрного борца. – Мне предстоит серьёзнейшая схватка с лордом Литтоном.

Он вновь прошёлся от стола к окну, отметил, что один фонарь погас, а на других скопились шапки снега, и, возвращаясь назад, вновь заговорил о беспокоивших его переговорах. – Дебаты по Румынии предстоят жаркие! Намного жарче тех, которые мне уже приходилось вести с лордом Литтоном и в которых по сей день мне приходится участвовать.

– По критскому вопросу?

– Да.

– Я слышал, греков судят по Корану, – сочувственно сказал Франкини. – Православных греков по законам мусульман.

– В том-то и дело! – гневно воскликнул Игнатьев. – Это ли не попрание здравого смысла и гражданских прав турецких подданных? Я не намерен поощрять британцев в их двуличии и подстрекательстве! Захваченных с оружием в руках повстанцев турки заковывают в цепи и безжалостно казнят. Христианки в гаремах от страха трясутся. Здание и двор нашего консульства в Кандии забиты теми, кому некуда бежать.

– А что французы? – соболезнующим тоном полюбопытствовал Виктор Антонович.

– Уклонились от защиты христиан, – с презрением сказал Николай Павлович. – Заперли ворота консульства – и здрасьте! Моя твоя не понимай.

– Постучала сирота во царёвы ворота, – подхватил Виктор Антонович. – А в Кандии я был: городок старый. Улочки тесные, узкие. Случись резня – тут все и лягут.

– Ситуация скверная! – заключил Игнатьев. – Турок глуп и дик: от вида крови свирепеет. Но кто его всё время подбивает на резню? Британцы и французы! – Он значительно повысил голос, не вполне справляясь с возмущением. Карие глаза его сердито потемнели.

Видя его взвинченное состояние, Виктор Антонович решил увести разговор в сторону, в область старинных и загадочных преданий, тем или иным образом связанных с тайнами российского престола, которые можно нанизывать на нить любой беседы, словно бусы. – Николай Павлович, а вы слышали что-нибудь о легендарном «Отречении» Анны Петровны?

Игнатьев тотчас перестал ходить по кабинету и посмотрел на своего атташе с самым недоумённым видом: уж больно резкой была смена столь горячо обсуждаемой и близко к сердцу принятой им темы.

– Дочери Петра I? – отозвался Николай Павлович, так как ничуть не ожидал, что ему придётся без особенной на то охоты погружаться в мутный поток русской истории и, может статься, пускать пузыри, не находя быстрых и точных ответов.

– Да, – подтвердил свой вопрос атташе самым обычным, присущим ему тоном.

– Честно говоря, мало, – признался Игнатьев. – Что-то слышал краем уха, но не вникал в вопрос, другим был занят. А вам о нём что-то известно?

– Только то, что Анна Петровна отказалась в своём завещании от прав наследования русского престола за себя и за своё потомство.

– Это интригует, – присаживаясь к столу и показывая взглядом, чтобы полковник также расположился напротив него, хоть в кресле, хоть на стуле, раздумчиво сказал Николай Павлович.

– Конечно, интригует, – выбрав стул и усаживаясь на него, произнёс Франкини. – Одно дело отказаться от российского престола за себя, но лишать наследственного права своих прямых потомков, прежде всего, сына Петра-Ульриха…

– Будущего Петра III.

– Фёдоровича, – насмешливо сказал Виктор Антонович и с ожесточением потеребил свой нос; потеребил, чтоб не чихнуть, как это делают извозчики, сидя на козлах в ожидании клиента: – зычно, трубно, с оглушительным «апч-хи!»

Игнатьев улыбнулся. Он сам, чтоб не чихнуть, приподнимал кончик носа, наученный этому в детстве.

– А ведь у него, – оставив нос в покое и скривившись, будто от оскомины, проговорил Франкини, – у Петра III Фёдоровича рождается единственный сын Павел, у Павла – множество детей, первым из которых был горячо любимый, просто обожаемый Екатериной II внук Александр…