Шрифт:
– Я полностью с вами согласен, – откликнулся Николай Павлович, обращаясь к своему атташе и переводчику. – Подобное переселение – явление ненормальное в жизни народов. Его нельзя сравнить с ирландским. В случае войны с Англией в Средней Азии, даже с Турцией и Персией, стоило двинуть нам множественные толпы кавказцев, и вся Азия была бы наша.
– Несомненно! – встал на его сторону Франкини, и глаза полковника воинственно сверкнули. – А наш иерусалимский консул пламенно стоит за выселение.
– Надо будет с ним поговорить, – сказал Игнатьев, понимая, что речь идёт об Андрее Николаевиче Карцове, человеке нервном и своеобразном. – Возможно, мне удастся переубедить его.
После обеда он разговорился с настоятелем посольской церкви о. Антонином (Капустиным), расспросил его о насущных заботах, обещал всячески помогать в благих делах и с особым приподнятым чувством отстоял с женой на всенощной, на указанном ему «посольском месте».
В субботу Николай Павлович и Екатерина Леонидовна исповедались, миропомазались, а в воскресенье причастились Святых Христовых Тайн вместе с Павлушкой, которого всю службу держал на руках Дмитрий Скачков.
Глава IV
Прошло совсем немного времени и Абдул-Азис, приняв верительные грамоты у иностранных дипломатов, почтительно склонявших голову перед его величеством владыкой Порты, устроил в их честь торжество, на котором жена русского посла Екатерина Леонидовна Игнатьева была единодушно признана королевой бала!
Абдул-Азис галантно вручил ей презент: изумительную диадему и колье.
Это был поистине царский подарок: в колье сверкало девять бриллиантов, а в диадеме – девяносто!
Ослепительное украшение.
– Я не знаю, как выглядела Афродита, но смею думать, что она бы не решилась примерить эту диадему, стоя рядом с вами перед зеркалом, – сказал он с изысканной дерзостью. Сказал чуть слышно. По-французски.
– Я очень тронута, ваше величество, – почувствовав, как слёзы счастья застилают ей глаза, промолвила Екатерина Леонидовна, впрочем, с приятным достоинством. – Вы так благосклонны ко мне, так щедры, что я невольно умолкаю, дабы не наскучить вам своей излишне пылкой болтовнёй.
– А? Каково? – наклонился посланник Пруссии граф Брасье де Сен-Симон к уху своего секретаря, услыхав её блистательный ответ. – Да она больше дипломат, нежели сам Игнатьев. Не зря австрияки боятся, что новый посланник России со своей супругой вскоре будут чувствовать себя в Константинополе, как на посольской даче. – Заметив взгляд австрийского посланника, не очень дружелюбного при встречах, он горделиво вздёрнул подбородок, рисуясь, подкрутил усы и нарочито приосанился. – Я вдруг поймал себя на мысли, что сядь она на российский престол, многие бы вскоре поняли, что такую штучку голыми руками не возьмёшь!
– Она и держится как настоящая царица, – внезапно севшим голосом ответил секретарь, не отводя восхищённого взора от супруги русского посла. – И держится она так не потому, что «королева бала», а потому что рождена быть ею.
Он был взволнован до крайности.
– Екатериной III? – спросил Брасье де Сен-Симон, и его секретарь молча кивнул, мол, да, Екатериной III.
Фурор, который произвели красота и обаяние молодой русской посольши, был поистине необычайным.
– У неё прелестная улыбка, – прикрывая дряблое лицо своё китайским веером, с восторгом прошептала баронесса Редфильд находившейся подле неё жене французского посла.
– А глаза? – спросила та, пытаясь рассмотреть в лорнет лицо мадам Игнатьевой.
– И столько сдержанности, столько благородства, – не отвечая на вопрос, но продолжая источать восторги, произнесла баронесса, провожая взглядом своего супруга, известного банкира Жана-Доминика Аарона Редфильда, степенно направлявшегося в сторону буфета.
– Да, падишах не сводит с неё глаз, – со вздохом зависти произнесла супруга итальянского посланника своему мужу, который хмуро отозвался:
– В то время, как она их опускает.
– Это чудо! – продолжала восхищаться итальянка, не сводя глаз со столь красивой «королевы бала». – Вот оно искусство покорять сердца мужчин.
– Сердца монархов. Так будет точнее.
– Она божественна! На вид ей лет семнадцать.
– На самом деле она старше.
– И на много?
– На пять лет.
– Выходит, ей уже за двадцать… двадцать два?
– Считай сама.
Судя по репликам и пересудам, женским и мужским оценкам, новоявленная «королева» не прилагала никаких усилий, чтобы понравиться султану. Напротив, складывалось впечатление, что она страшится влюбить его в себя.