Таким образом, Эжен не мог бы долго оставаться под обстрелом батарей Вотрена, не зная, кто ему Вотрен — друг или недруг. Временами ему казалось, что эта странная личность читает у него в душе и прозревает его страсти, а между тем у самого Вотрена все замкнуто так крепко, точно он обладает невозмутимой глубиной сфинкса, который знает, видит все, но ничего не говорит. Теперь, с полным карманом денег, Эжен взбунтовался.

— Будьте любезны подождать, — сказал он, видя, что Вотрен уже встал и допивает кофе, собираясь уходить.

— Зачем? — спросил этот сорокалетний мужчина, надевая широкополую шляпу и взяв железную палку, которою он часто делал «мельницу», доказывая, что не побоится нападения хотя бы и четырех грабителей.

— Я отдам вам долг, — ответил Растиньяк, спешно развязывая один мешочек и отсчитывая сто сорок франков для хозяйки. — Жалеть мешка — не иметь дружка, — сказал он г-же Воке. — Мы в расчете до Сильвестрова дня. [45] Разменяйте мне сто су.

— Жалеть дружка — не иметь мешка, повторил Пуаре, глядя на Вотрена.

— Вот ваши двадцать су, — сказал Растиньяк, протягивая монету сфинксу в парике.

— Можно подумать, что вы боитесь быть мне обязанным хоть чем-нибудь! — воскликнул Вотрен, проникая своим всевидящим взглядом в душу молодого человека и награждая его иронической диогеновской усмешкой, уже не раз злившей Растиньяка.

— Пожалуй… да, — ответил студент, держа в руке свои мешочки и собираясь итти к себе наверх.

Вотрен пошел к двери в гостиную, а студент намеревался пройти в дверь, ведущую на площадку перед лестницей.

— А знаете ли, маркиз де Растиньякорама, то, что вы мне сказали, не совсем учтиво, — заметил Вотрен, плашмя ударив палкой по двери в гостиную, и подошел к студенту, смотревшему на него холодным взглядом.

Растиньяк затворил дверь в столовую и повел Вотрена на площадку лестницы, отделявшую столовую от кухни, где была дверь в сад, а над ней низкое продолговатое окошко с решеткой из железных прутьев. В это время Сильвия выскочила из кухни, и студент при ней сказал Вотрену: «Господин Вотрен, во-первых, я не маркиз, а во-вторых, меня зовут не Растиньякорама».

— Они будут драться, — сказала равнодушно мадмуазель Мишоно.

— Будут драться, — повторил Пуаре.

— О нет, — ответила г-жа Воке, поглаживая рукой стопку золотых монет.

— Но они уже идут под липы, — воскликнула мадмуазель Викторина, встав с места, чтобы посмотреть в сад. — Бедный молодой человек, ведь он прав!

— Пойдем, милочка, наверх, нас это не касается, — обратилась к ней г-жа Кутюр.

Госпожа Кутюр и Викторина встали, чтобы уйти, но на пороге двери им преградила путь толстуха Сильвия.

— Этого еще недоставало! — заявила она. — Господин Вотрен сказал господину Эжену: «Давайте объяснимся!» Потом он взял его под руку, — и вот они идут по нашим артишокам!

В это мгновенье появился Вотрен.

— Мамаша Воке, — сказал он улыбаясь, — не пугайтесь; сейчас под липами я попробую свои пистолеты.

— О господин Вотрен, за что хотите вы убить Эжена? — сказала Викторина, всплеснув руками.

Вотрен отступил на два шага и некоторое время смотрел на Викторину.

— Вот так история! — воскликнул он шутливо, заставив покраснеть бедную девочку. — А правда, этот молодой человек очень мил? — добавил он. — Вы навели меня на мысль, прелестное дитя. Я осчастливлю вас обоих.

Госпожа Кутюр взяла свою воспитанницу под руку и увела, сказав ей на ухо:

— Слушайте, Викторина, сегодня я вас не узнаю.

— Я не хочу, чтобы у меня стреляли из пистолетов, — заявила г-жа Воке. — В такой час все соседи всполошатся, да и полиция пожалует.

— Ну, тихо, мамаша Воке, — ответил Вотрен. — Ля-ля, прекрасно, мы пойдем в тир.

Он присоединился к Растиньяку и дружески взял его под руку.

— Если я докажу вам, — сказал он, — что на тридцать пять шагов всаживаю пулю в туза пик пять раз подряд, то это не убавит вашей прыти? На мой взгляд, вы малость бесноваты и дадите убить себя, как дурак.

— Вы уже на попятный! — ответил Эжен.

— Не выводите меня из терпения, — предостерег Вотрен. — Сегодня не холодно, пойдем сядем вот там, — предложил он, указывая на зеленые скамейки. — Тут никто нас не услышит. Мне нужно потолковать с вами. Вы юнец хороший, и я не хочу вам зла, ведь я вас люблю, честное слово Обма… (тьфу, черт!)… честное слово Вотрена. За что я люблю вас, я вас скажу потом. А пока что я знаю вас так, точно сам вас создал, и докажу вам это. Положите ваши мешки сюда, — добавил он, указав на круглый стол.