Пацаны молчали. Коньков мучительно думал о возвращении родителей. Вагина, вероятно, искала мать, рыская по всему Новому городу

– Короче, – подвел черту Вовочка. – Этот больше у нас не хозяин.

– Кто тогда? – спросил Коньков. Ему уже чудился выход из сложившейся ситуации.

– Никто! – ответил Садовский. – Обойдемся! У нас будет демократия. Как решим, так и будет. И пусть все деньги вернет в общак, которые упер. Дурачков теперь нет для него.

– Действительно.

– Тогда выпьем за наш союз, пока этот не щекотнулся.

Коньков наполнил рюмки, и парни снова выпили.

Из зала вначале донеслось шевеление, затем шлепки ладоней по телу. Вслед за этим Матрос пробурчал утробным голосом:

– Расплодились, сволочи!

Парни прислушались.

– На мух ругается, – догадался Вовочка. Он затянулся сигаретой и продолжил: – Короче, я всё сказал. У нас не бычий отдел, и он не комендант… Я доходчиво объясняю?

Ему никто не ответил: в коридоре раздались шаги, и на кухню вышел взлохмаченный Матрос.

– Как выбираться будешь – подумал? – шепелявил он разбитой губой. Потом замолчал, бегая глазами по кухонной стенке. Казалось, он подыскивал там слова, а может, он искал топор, чтобы покончить враз и со всеми. Не нашел. Сел на свободный табурет и потупил голову.

Вовочке вдруг стало жаль человека. Ведь тот в отцы годился им всем. Но демократия Вовочке была дороже, чем любое подавление личности. Не будет отныне в их конторе бригадиров.

– И потекет из вас мокрая жижа, – заключил Матрос. – С ментами базарить – это не смехом брать на характер.

На него не обращали внимания. Лишнего выпил дедушка – вот и куражится.

– Не переживай, – сказал Вовочка. – Ты по-прежнему в доле. Но мы хотим, чтобы нам не ездили по ушам. Иди. Отдыхай…

Матрос не хотел уходить. Ему налили в стакан. Он опустил в него разбитую верхнюю губу и, медленно опрокидывая голову, взялся цедить водку сквозь зубы. Молодежь с состраданием смотрела на поверженного героя. Попал под сплав и тут же завял.

Опорожнив стакан, Матрос поставил его с краю стола.

– Теперь командуйте. А я на вас посмотрю – мне даже легче от этого.

Сплющив губы, Матрос громко потянул носом воздух и заскрипел зубами. Свергли! Понизили в рядовые! Придется пахать на общих основаниях без права на веское слово!

Неожиданно он сморщил лицо и принялся чихать. Безостановочно.

– Табак в нос попал, – сказал Садовский.

«Ничего, – думал Матрос, закатывая глаза. – Деньги лежат у меня дома. И будут лежать, пока жена не истратит. Во-вторых, мой опыт обязательно пригодится. Молодость – вредное состояние, так что не надо особо гордиться».

– Иди в зал и там чихай, – велели ему.

– Это вам не в носу ковырять…

«Зеленые» нагло смотрели Матросу в глаза.

Делать нечего. Прелые кадры попались на этот раз. Матрос поднялся из-за стола и направился в зал. Не разуваясь, упал на постель и сразу же захрапел.

Кочан радовался больше всех. Все-таки быстро сместили Крылатого…

День встретил пацанов неожиданностью: в квартиру ломились соседи.

– Кельдым устроили! – ревел на площадке мужской голос, прерываемый женским воплем. – Ночь напролет орали – теперь течет у них! Слышишь, ты?! Открой, Генка! Тебе говорят!

Жеребец на цыпочках подошел к двери и посмотрел в глазок: на площадке стояла толпа – у мужика в руках был древесный обрубок либо полено, женщина опиралась на швабру-лентяйку, остальные тоже были настроены агрессивно.

– Открой немедленно, сучок ты вывихнутый! – требовал мужик. И тут же к остальным: – Идите, звоните в милицию! Чё стали!

Одна из женщин откололась от группы и ушла вниз. Кажется, та, что жила снизу.

Коньков кинулся в ванную комнату и обомлел: из переполненной ванны на пол во всю ширину стекала вода. На полу скопилась глубокая лужа – хоть кораблики пускай. А в верхнем отверстии ванны торчала тряпка. Может, кто-то нарочно ее туда сунул, а может, ее затянуло туда потоком. Это не имело теперь никакого значения, поскольку Жеребец протопил соседей. Быстрая четкая мысль ударила в копчик и ломящей волной разбежалась в разные стороны: «Прибегут с милицией и высадят двери. А тут сплошь ворованные вещи!»

Коньков закрыл кран и подбежал к двери. Лучший способ выйти из положения – грохнуться на колени. На Руси любят скорбящих. И лежачих не бьют.

– Простите, люди добрые, кран у меня заело, – взвыл Коньков. – Больше не повторится.

– Мозги у тебя заело! – отозвался мужик. – Чтоб ты сдох со своими друзьями!

Коньков, хотя и стоял за дверью, в такт им кивал головой. В другой раз он огрызнулся бы, но не теперь.

– Дай посмотреть хотя бы, – скреблись за дверью соседи. – Что у тебя там? Открой, тебе говорят…