Рассуждая таким образом, Валерий сам себя уговаривал быть твердым своему решению, поэтому наутро, чуть свет, он встал, поцеловал спящих жену и дочь перед выходом, взял собранные супругой вещи и отправился в путь.

Что касается Вениамина, то он, придя на условленное место, обнаружил оставленное Федором письмо от Людмилы с подробным описанием всего того, что с ней произошло. Прочитав письмо, старый охотник тяжело вздохнул и по своему обыкновению опустился на колени и склонил голову в молитве. На этот раз он не произнес не слова вслух, а разговаривал с Богом внутренне, в своих мыслях, видимо, не желая, чтобы кто-то кроме Господа мог услышать о тех глубоких чувствах и переживаниях, которые хранило его сердце.

Самолет плавно оторвался от земли, и пилот почти сразу, лишь слегка подняв аэробус в воздух, стал разворачивать его в противоположную посадочной полосе сторону, круто положив на крыло так, что казалось, его конец вот-вот заденет крыши домов.

Сюзи вспомнила, какое на нее это произвело впечатление, когда она села в самолет впервые в жизни.

Этот эпизод снова увлек ее в долину воспоминаний своей юности и всего, что хоть как-то было связано с тем, кем она была сейчас.

Семья Аркадия ей очень понравилась. Двое старших детей уже выросли, женились и теперь жили самостоятельной жизнью, лишь изредка навещая родителей. А младшая дочь Катя, которой, когда Таиру приняли в их семью, было всего десять лет, восприняла ее появление с большой радостью. Играть с Катей было интересно и комфортно. Она тут же окрестила Таиру своей лучшей старшей сестрой, и стала делиться с ней всеми своими девичьими секретами, воспринимая ее значительно старше себя и считая, что сестра гораздо больше и опытнее ее, и наверняка все знает. Таира же, наоборот, чувствовала себя на таком же уровне, как и этот ребенок, и с удовольствием играла с ней в ее детские забавные игры, учась через это всему, что касалось семейной жизни и, что было для нее недоступно в лечебнице.

Вспоминая Катю, Сюзи не могла не улыбаться. У нее сохранились только самые лучшие воспоминания об этом периоде ее жизни, если не считать одного очень неприятного инцидента.

Они остались дома одни, и поставили чайник на газовую плиту, чтобы подогреть его и попить чай. Когда чайник вскипел, они вместе зашли на кухню, и Катя случайно уронила чашку на пол. Чашка упала и разбилась в дребезги, а Катя, нагнувшись неловким движением локтя задела носик чайника.

Дальше все произошло очень быстро. Таира, видя как в замедленной съемке, что раскаленный чайник сейчас упадет на младшую сестру и ошпарит ее кипятком, мгновенно подскочила к ней и оттолкнула ее в сторону. Катя с криком отлетела, ударившись головой о стол, а Таня, поскользнувшись, упала рядом с газовой плитой, и чайник, открывшись, вылил свое содержимое ей на лицо.

Сюзи плохо помнила, что было дальше. Возможно, она потеряла сознание от болевого шока, потому что дальнейшее ее более-менее ясное воспоминание было уже на больничной койке. У нее перебинтована голова и руки, она на постели в кабинете, к ней подключена капельница, а перед ней стоит Аркадий, его супруга Анжела и маленькая Катя.

– Я ведь знаю, это ты меня спасала, – обиженно поджав губы, говорила младшая сестренка. – Это я такая неуклюжая свинья, чайник уронила.

– Катенька, дочка, что ты такое говоришь? – удивилась таким ее словам Анжела. – Разве можно себя так называть?

– Конечно, можно. Если бы Таня меня не оттолкнула, этот чайник бы вылился весь на меня, – упрямо заявила Катя.

– Все равно, так говорить нельзя, – не унималась Анжела.

Катя подошла к Таире поближе и, осторожно погладив ее забинтованную руку, сказала:

– Спасибо тебе, сестра. Ввек не забуду.

Таира попробовала ей улыбнуться, но поняла, что ее лицо ей непослушно, и поэтому смогла ответить Кате только, моргнув глазами и чуть заметным кивком головы.

Затем они все вышли за дверь, и Таня услышала, как отец разговаривает с врачом. Говорили они очень тихо, но ее невероятно острый слух позволял ей слышать каждое слово.

– Что я могу вам сказать, Аркадий Евгеньевич, – сокрушенно говорил врач, – без пластической операции не обойтись.

– Но, можно ли восстановить ее лицо? – обеспокоенным тоном спросил отец.

– Будем стараться, конечно, но ожог все равно будет виден. Полностью устранить последствия такого обширного поражения мы, увы, не в силах.

– Я очень прошу вас, сделайте лучшее, что в ваших силах.

– Конечно-конечно, Аркадий Евгеньевич. Все лучшее, что только сможем. Можете не сомневаться. Но, мы не боги, к сожалению, и чудес совершать не умеем.

– Бог умеет, – горячо сказал Аркадий. – Я буду молиться, чтобы произошло чудо.

– Вот и хорошо. Вы молитесь, а мы будем стараться.

Сюзанна не помнила операции, но она помнила свое первое впечатление, когда с нее сняли бинты и она впервые подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Она была такой безобразной с этими шрамами от ожогов, что закрыла лицо ладонями и разрыдавшись, побежала в свою палату.

Молоденькая медсестра пришла к ней, утешать ее, говоря, что швы пока еще свежие, что все еще заживет, но Таира знала, что это все просто слова, потому что она слышала разговор отца с врачом. Она сидела на кровати и тихо плакала, поджав колени к груди, обхватив их руками и уткнувшись в них красным исковерканным лицом. Когда медсестра наконец ушла, она осторожно потрогала свои шрамы. Лицо горело и чесалось, но врач ее строго настрого предупредил, чтобы она его не расчесывала. Проплакав пару часов, Таира наконец устала от своих собственных слез и, поднявшись с кровати, подошла к окну. Прильнув горячим лицом к холодному стеклу так, чтобы вся ее истерзанная кожа ощутила стеклянную прохладу, она грустно стала смотреть на улицу, туда, где за забором больницы стояли большие деревья с раскидистыми кронами, покрытыми снегом.