Губы Антона дрогнули:

– Ты поймешь. Так нужно.

Он качнулся и выпал из окна спиной вперед. В те короткие секунды, что длилось падение, он успел сложить руки на груди и улыбнуться умиротворенно, как улыбается человек, принявший правильное решение.

У накрытого простыней тела топтались медики. Выверенными движениями собирали носилки, раскатывали глянцево-черный мешок для трупов. Парочка полицейских курила возле машины, и включенная мигалка попеременно окрашивала сосредоточенные лица в красный и синий. Поодаль тихо переговаривались соседи и случайные прохожие, хмурые, серые, как нынешнее утро.

Света уже не выла – лишь тихонько всхлипывала. Всклокоченная, бледная, за неполный час постаревшая лет на десять, она до боли сжимала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Деловитые медики с красными от недосыпа глазами застегивали мешок. Жужжание молнии, неправдоподобно громкое, напоминало гул осиного гнезда. Черная ткань поглощала Антона, скрывая изломанное тело, череп с трещиной на затылке, восковое лицо с кровавыми потеками над верхней губой и в уголке рта.

Все, чего Свете сейчас хотелось, – отмотать время назад, чтобы сидеть рядом со спящим Антоном всю ночь. Всю жизнь, если потребуется. Все, что она могла, – кусать губы и кутаться в плед, принесенный заботливой Настей. Жалкий кусок ткани, все еще хранящий запах брата.

Немолодой оперативник с седой щеткой усов глядел на нее в упор, по-рыбьи раскрывая рот. Рядом Настя, помятая спросонок, жестикулировала, шевелила губами, изливая на него ответное молчание. Звук исчез, подавленный звенящей тишиной. Оробел в присутствии смерти, спрятался. Света бы тоже с радостью спряталась. Забралась с головой под одеяло, пережидая, пока ночной кошмар сгинет, оставив после себя лишь гнетущие воспоминания, которые иссушит восходящее солнце. Но солнце взбиралось на небосвод, лениво цепляясь за ветки деревьев, а темное пятно на асфальте не думало высыхать.

Подталкиваемая медиками, мимо проплыла каталка. Моргнула вспышка телефона. Кто-то сделал фото. Сегодня запостит у себя на страничке. Может быть, даже продаст снимок какому-нибудь новостному ресурсу. Дверцы труповозки сомкнулись, скрывая продолговатый черный мешок. Колыхнулась толпа, расступилась, пропуская машину. И вновь сомкнулась, жадная, любопытная, равнодушная к чужому горю. Докурив, скрылись в патрульной полицейские. Оперативник, оглаживая усы, отвел Настю в сторонку. Безмолвно. Беззвучно.

И, осознав, что еще немного – и тишина сомнет ее, расплющит, точно асфальтоукладчик, Света отыскала свой голос.

– Почему?! – закричала она, разрывая безмолвный кокон, что спеленал ее с головы до ног. – Почему-у-у-у?!

– Так надо… – прошелестел ветер. – Ты поймешь…

Но Света не понимала. Она не знала язык ветра. В роще у дома воронья стая граем встречала новый день и новую смерть.

Впервые в жизни Света напрямую столкнулась с формальной стороной смерти. Само собой, до того ей случалось бывать на похоронах. Давно, еще в детстве, они всем классом провожали старенькую учительницу физики, и еще один раз – пару лет назад, одногруппник попал в страшную аварию. Но заниматься похоронами самостоятельно не доводилось. Света даже не знала, куда увезли тело брата. В эти тяжелые, исполненные муторной душевной болью дни Света как никогда благодарила судьбу за Настю.

Подруга записала все данные, надиктованные оперативником. Сама звонила в морг, уточняла дату вскрытия, ездила проплачивать холодильную камеру и ритуальные услуги. В редкие моменты ясности рассудка отрешенная Света совала ей деньги, но Настя лишь отмахивалась – потом, потом, свои люди, сочтемся. Она дежурила у постели и бегала за водой. Кормила чуть ли не с ложечки, хотя есть Свете не хотелось совершенно. Даже на звонки отвечала. Один такой врезался в Светину память.

Все как обычно: пиликнул телефон Антона, Настя сняла трубку. Отрывисто поздоровалась и долго-долго молча слушала собеседника, постепенно темнея лицом. Глядя на нее, Света до смерти перепугалась, что вновь произошло ужасное, непоправимое. Она попыталась отобрать телефон у подруги, но та отвела руку, решительно встала, вышла в другую комнату и уже там заорала на невидимого собеседника.

– Он умер! Умер, как вы не понимаете?! У вас вообще совесть есть?! Что вы за человек такой?!

На мгновение замолчала, словно набирая воздух для нового вопля, но ответила неожиданно тихо и холодно.

– Подождете, ничего страшного. Квартира проплачена до конца месяца. Месяц кончается через две недели. И если хоть что-то из вещей пропадет, я ваш маленький бизнес скормлю налоговой инспекции. Надеюсь, мы друг друга поняли, – с нажимом закончила Настя.

Она вышла из комнаты, пунцовая от ярости. Подчеркнуто вежливо попрощалась и швырнула трубку на диван.

– Этот козел звонил… у которого Антошка квартиру снимал. Говорит, новые жильцы въехать хотят. Тварь… Свет?

Она присела возле подруги на корточки, сжала ее колени.

– Надо будет в ближайшие дни поехать и разобрать все. Свет?

Света притянула ее к себе, уткнулась зареванным лицом в макушку. Так и сидела, а Настя покорно ждала, пока подруга успокоится. Слезы катились устало. Вспомнилась старая сказка о женщине, что от горя выплакала глаза до полной слепоты. Новые жильцы, въезжающие в квартиру брата, стали последним кусочком мозаики, на которой, как оказалось, были изображены угрюмые сосны и взбегающее на холм, утыканное крестами кладбище.