– Неудивительно, что ее не взяли в Колумбийский университет, – выдает Чана.

– Думаю, из-за Бенджи, – подхватывает Линн. – Жаль ее.

– Он наркоман.

– Может, врут? Нельзя закончить Йель, сидя на героине.

– Можно, – припечатывает Чана и с отвращением вздыхает.

Я слушаю в оцепенении, зубы мои стучат. Как можно было так ошибиться? В твоем компе этому Бенджи посвящены десятки страниц. Я принял его за вымышленного персонажа, а он оказался реальным… Плохо. Очень плохо.

– Все-таки жаль ее, – накручивает Линн. – Как можно сидеть на героине? Терпеть не могу шприцы.

– Брось, Линн. О чем ты? Бенджи даже с ручником справиться не может, не то что со шприцем. Он нюхает. – Чана фыркает и добавляет: – Бек сказала, что он прошел курс реабилитации и вернулся совсем другим человеком – теперь только содовая. Интересно, с чем: с травкой или с героином…

Линн пожимает плечами, а Чана не унимается:

– Ты же знаешь нашу Бек, любит использовать всякие красивые слова для вдохновения. Сорвись Бенджи, она будет только рада – появится о чем написать.

Линн на твоей стороне, она пищит как котенок:

– Мне ее жаль.

Чана наклоняется к микрофону на импровизированной сцене, где только что стояла ты, и выдыхает:

– Жаль ковбоев. Они заслуживают лучшего.

Наконец ты возвращаешься за столик к своим двуличным подругам. Они обнимают тебя, хлопают и рассыпаются в лживых похвалах. Ты налегаешь на виски так, будто каждая стопка приближает тебя к Нобелевской премии по литературе.

– Девочки, – выговариваешь ты заплетающимся языком (я и не заметил, как ты набралась), – комплиментов и коктейлей много не бывает!

Чана кладет ладонь тебе на руку.

– Коктейлей, пожалуй, на сегодня хватит.

Ты не слушаешь: твой новорожденный «шедевр» имел успех, и теперь у тебя послеродовая эйфория.

– Я в порядке.

Линн подзывает официантку.

– Еще три виски. Девушке надо снять стресс.

– Какой стресс, Линн? Я просто вышла и прочитала гребаный рассказ.

Чана чмокает тебя в лоб.

– Охренительно прочитала!

Ты не ведешься на дешевую лесть и отталкиваешь ее.

– Да пошли вы обе!

Ты очень пьяна, но я рад, что увидел тебя такой. Если собираешься любить человека, надо узнать его со всех сторон. Да и подруги твои теперь бесят меня гораздо меньше. Они переглядываются, ты высматриваешь кого-то в баре.

– Бенджи уже ушел?

– А он хотел прийти?

Ты вздыхаешь так, будто это не первый случай, и твое терпение лопнуло. Хватаешься за телефон, однако Линн успевает раньше.

– Бек, нет! – возражает Линн.

– Отдай телефон.

– Бек, – вмешивается Чана, – ты пригласила, он не пришел. Все!

– Вы его ненавидите, – заводишься ты. – А вдруг с ним что-то случилось?

Линн отводит глаза, а Чана фыркает:

– А вдруг он просто… козел.

Линн бы замяла на этом разговор, точно. Уверен, из вас троих она единственная, кто в конце концов дезертирует из Нью-Йорка в какой-нибудь маленький незатейливый городок, где девушки пьют вино, в барах не проводят литературных чтений и по субботам из музыкального автомата орет «Марун 5». Нарожает там детей и будет фоткать их с таким же остервенением, с каким сейчас снимает стопки, пустые бокалы и туфли.

От Чаны так просто не отделаться.

– Бек, ты пойми, – не унимается она, – Бенджи – козел. Верно?

Я хочу заорать «ДА», но держу себя в руках.

– Некоторые мужики – козлы. Смирись. Хоть все книжки мира ему передари, он все равно останется Бенджи. Не Беном, не, прости господи, Бенджамином – просто Бенджи. Вечный инфантил. Так что шел бы он на хрен вместе с его гребаной содовой и дурацким именем. Как вообще можно так себя называть – Бенджи? Он еще и произносит это по-дурацки, на китайский или французский манер. Бен Джиииии…

Я слушаю очень внимательно. Противно, конечно, но что поделать: твое окружение надо изучить. Я заказываю еще водку с содовой. Бенджи…

Ты сидишь насупившись, скрестив руки. Официантка приносит выпивку, ты оживляешься.

– Как вам рассказ?

– Не знала, что ты интересуешься ковбоями, – мгновенно реагирует Линн.

– Я и не интересуюсь, – мрачно отвечаешь ты. Лица в полумраке не видно. Заглатываешь виски и запиваешь рассолом, подружки переглядываются.

– Обещай, что не будешь больше звонить этому уроду, – вмешивается Чана.