– Работайте, работайте, – напутствовал их Кочемасов.

Он выглядел вялым, и казалось, что он заснет сразу, едва за гостями закроется дверь.

– Я на несколько дней уеду, – сказал Воронцов.

– Куда?

– В Лондон, к Бэллу. Он меня пригласил.

Кочемасов широко раскрыл глаза, будто проснулся от подобной новости.

– С какой стати? – осведомился он. – У тебя разве нет работы?

– На пару дней я могу вырваться.

– Не можешь! – жестко отрезал Кочемасов.

Возникла пауза. Воронцов не знал, что и сказать. И Кочемасов тоже молчал, глядя на собеседника почти враждебно. Под его взглядом Воронцову даже жарко стало. Богдан преданно таращился на Кочемасова, не совсем понимая, что происходит.

– Бэлл меня пригласил, – повторил наконец Воронцов. – Я обещал, что приеду. Неудобно получается, Павел Константинович.

Кочемасов расцепил на животе руки и почесал ухо.

– Ты поедешь, Саша, – произнес он неожиданно доброжелательным тоном. – Но не сейчас. Позже… – Выдержал паузу. – Когда придет отгруженное Бэллом оборудование.

Он говорил вроде и добродушно, но что-то нехорошее в его интонации послышалось Воронцову, а что – Воронцов еще не мог понять.

– Я не люблю неожиданностей, Саша. Ты меня понимаешь? До тех пор пока отправленные согласно подписанному тобой контракту деньги не вернутся к нам в виде оборудования, ты останешься в России.

Вот что? Заложником, стало быть. Чтоб не исчез, переправив предварительно за границу пятнадцать миллионов долларов.

– Я не ожидал такого от вас, – оскорбился Воронцов.

– Э-эх, Саша, мы много чего друг от друга не ожидаем – до поры, – все так же добродушно сказал Кочемасов, а глаза смотрели настороженно. – Дружок твой, Зубков, тоже ведь ничего плохого никому прежде не делал…

При упоминании о Зубкове Воронцов дернулся и процедил сквозь зубы:

– Во-первых, он мне не друг, а просто знакомый…

– А все остальное – и во-вторых, и в-третьих, и в-десятых – верно, – сказал с усмешкой Кочемасов. – Мальчик сделал нам ручкой, всех облапошив.

– Если вы мне не доверяете…

– Знаешь, чего я особенно не люблю? – перебил его Кочемасов. – Когда ты в позу обиженного встаешь. У тебя тогда из ушей дым идет и выглядишь ты очень потешно.

Богдан за спиной Воронцова хмыкнул, словно тоже увидел этот самый дым.

– Если вы мне не доверяете, я уйду из «Дельты», – все-таки закончил свою мысль Воронцов. – С завтрашнего дня.

– Никуда ты не уйдешь, – отчеканил Кочемасов, и вдруг его лицо стало совсем каменным. – От меня просто так не уходят.

Он никогда не произносил каких-то конкретных угроз. Он будто и не угрожал вовсе. А все равно сразу становилось не по себе. Воронцов услышал, как тяжело задышал за его спиной Богдан. Его тоже пробрал, наверное, хозяйский гнев.

– Загранпаспорт у тебя с собой? – спросил неожиданно Кочемасов.

– Н-нет, – с запинкой ответил Воронцов, почему-то растерявшись.

– Дома?

– У матери. На прошлой неделе к ней ездил, паспорт выложил и забыл.

– Привезешь.

– Да, – кивнул Воронцов, все еще не совсем понимая.

– Ты не понял, наверное. Мне привезешь, – сказал Кочемасов.

Воронцов почувствовал, что его лицо багровеет. Но Кочемасов не собирался щадить его самолюбие.

– Пусть твой паспорт у меня полежит, – продолжал он. – Недельки две, потом заберешь.

– Мне еще к матери надо съездить, чтобы его забрать.

– Вот и съездишь. Завтра. Билет твой где?

– Какой билет? – не понял Воронцов.

– До Лондона. Ты ведь уже взял билет?

– Да.

– Где он?

Воронцов молча достал билет из кармана.

– Давай сюда! – требовательно протянул руку Кочемасов. – От греха подальше… Ого, на двенадцатое число. Быстро же ты засобирался.

Он сложил билет и небрежно бросил его в ящик стола.

– Я мог бы его сдать, – пробормотал Воронцов.

– Богдан его сдаст. А ты свой паспорт мне завтра не забудь завезти.

Кочемасов отвернулся к окну, давая понять, что им не о чем больше толковать.

Воронцов и Богдан вышли из кабинета.

– Да, Полкан сегодня не в духе, – сказал Богдан сочувственно.

Полканом он называл Кочемасова. Того звали Павел Константинович, если сокращенно – Пал Константиныч, и если и отчество подсократить, то как раз Полкан и получался. Воронцов скрипнул зубами. Такого унижения он давно не испытывал.