– Вас это удивляет? – воскликнул он. – Он из тех, кого преследовали триста лет: и теперь, по его мнению, пришло время отомстить за погромы. Да, это еврей, но чтобы увидеть его, вам придется спуститься по длинной потайной лестнице в глубокое подземелье. Вот вам пример: возьмите любой крупный немецкий концерн. Если вы вздумаете заключить с ним сделку, первым, кто вас встретит, будет князь фонцу-такой-то – элегантный молодой человек, говорящий по-английски как выпускник Итона и Харроу. Но это всего лишь ширма. Если дело у вас серьезное, вы идете дальше и попадаете к какому-нибудь вестфальцу с черепом питекантропа, челюстью бульдога и манерами борова. Это немецкий коммерсант – тот, что вечно нагоняет страху на ваши английские газеты. Но если вы сами владелец фирмы и намерены потолковать с настоящим боссом, ставлю десять против одного, что вас проведут к бледному еврейскому джентльмену, передвигающемуся в кресле-каталке и обладающему взглядом гремучей змеи. Да, сэр, именно подобный человек правит современным миром, и именно он вот-вот всадит нож в спину Российской империи за то, что его тетку обесчестили, а отца высекли в каком-нибудь захолустном городке на Волге.

Я не смог удержаться и скептически заметил, что в таком случае упомянутые им анархисты, похоже, останутся не у дел.

– И да и нет, – сказал он. – Они уже одержали частичную победу, но их целью было нечто гораздо большее, чем деньги: пробудить древние, самые примитивные воинственные инстинкты человека. Когда тебя хотят уничтожить, ты выбираешь флаг и страну, за которые стоит сражаться, и, если выживешь, действительно начинаешь их любить. Тупая солдатня нашла то, что могла бы беречь и защищать, и это расстроило сложнейший план, составленный в Берлине и Вене. Но мои заклятые друзья еще не разыграли свою последнюю карту. Они припрятали туз в рукаве, и если мне не суждено умереть в ближайший месяц, намерены зайти с этого туза – и выиграть партию!

– А я-то думал, что вы уже умерли, – вставил я.

– Mors janua vitae [5] ,– усмехнулся он, и я узнал цитату: пожалуй, ею и ограничивалось мое знакомство с латынью. – За тем, чтобы умереть, дело не станет, но сначала я должен вам многое рассказать. Если вы заглядываете в газеты, то вам, вероятно, знакомо имя Константиноса Каролидеса?

Я насторожился, потому что читал о Каролидесе всего несколькими часами раньше.

– Это тот, кто постоянно портит им игру. Каролидес – единственный светлый ум во всем этом балагане и, кроме того, просто порядочный человек. Именно поэтому его взяли на мушку еще год назад. Я выяснил это, в общем, без особого труда; об этом мог бы догадаться любой дурак. Но я узнал к тому же, как именно они собираются его убить, и это знание оказалось смертельно опасным для меня. Вот почему мне пришлось умереть.

Он опять налил себе виски, и я сам добавил ему содовой – меня начинал занимать этот малый.

– Они не могут достать его в Греции, потому что там его охраняет эпирская стража [6] , готовая спустить шкуру хоть с самого черта. Но пятнадцатого июня Каролидес прибывает в Лондон. Британское министерство иностранных дел завело обычай устраивать международные чаепития, и крупнейшее из таких чаепитий намечено как раз на этот день. Каролидес считается главным гостем, и если моим «друзьям» удастся задуманное, ему не суждено будет вернуться домой.

– Нет ничего проще, – заметил я. – Можно предупредить его, чтобы не приезжал.

– И сыграть на руку врагам? – спросил он резко. – Если Каролидес не приедет, они окажутся в выигрыше, потому что он единственный, кто может распутать этот клубок. А если предупредить его правительство, он опять-таки не приедет, потому что не знает, как высоки будут ставки пятнадцатого июня.

– А как насчет британского правительства? – спросил я. – Не допустит же оно, чтобы его гостей убивали средь бела дня! Намекните ему, и оно усилит меры безопасности.

– Нет смысла. Даже если они наводнят Лондон сыщиками в штатском и удвоят количество патрульных, Каролидес все равно обречен. Мои «друзья» играют по-крупному. Им нужен масштабный повод, спектакль на глазах у всей Европы. Каролидеса убьет австриец, и все улики укажут на то, что убийство было совершено с одобрения первых лиц в Берлине и Вене. Все это, разумеется, чудовищная ложь, но тем охотнее в нее поверит весь мир. Это не пустая болтовня, друг мой. Случилось так, что мне стал известен весь их дьявольский план в мельчайших подробностях, и уверяю вас – затевается самое гнусное злодейство со времен Борджиа [7] . Но у них ничего не выйдет, если пятнадцатого июня здесь, в Лондоне, будет находиться человек, осведомленный об истинной подоплеке происходящего, и этот человек – ваш покорный слуга Франклин П. Скаддер.

Мне положительно начинал нравиться этот коротышка. Его челюсть захлопнулась, как крысоловка; глаза-буравчики горели воинственным огнем. Если он меня и разыгрывал, то исполнял свою роль мастерски.

– Откуда вы все это узнали? – спросил я.

– На первые подозрения меня натолкнул разговор, случайно подслушанный в тирольской гостинице на Ахензее [8] . Это побудило меня потянуть за ниточку, и следующие доказательства я добыл в меховом магазинчике в галицийском квартале Буды [9] , в венском Клубе скитальцев и в книжной лавке в окрестностях Раквицштрассе в Лейпциге. Последние улики были найдены и приобщены к делу десять дней назад в Париже. Сейчас я не могу посвятить вас в подробности – оставим их будущим историкам. Трезво оценив обстоятельства, я решил, что сейчас мне следует исчезнуть, и добрался до Лондона, предварительно совершив непростой отвлекающий маневр. Я выехал из Парижа молодым франтоватым франко-американцем, затем отплыл из Гамбурга под видом еврейского торговца бриллиантами. В Норвегии я стал английским специалистом по Ибсену, собиравшим материал для лекций; покидая Берген, превратился в постановщика документальных фильмов о лыжном спорте. А сюда я прибыл из Лита [10] с полными карманами предложений о поставках балансовой древесины для бумажных фабрик. До вчерашнего дня я был уверен, что неплохо замел следы, и чувствовал себя вполне беспечно. Но вдруг.

Воспоминание явно расстроило его, и он отхлебнул еще виски.

– Вдруг я увидел человека, стоявшего на улице рядом с этим домом. Я целые дни проводил взаперти, выходил тайком, после наступления темноты, и проводил вне дома не больше одного-двух часов. Я понаблюдал за этим человеком из окна, и, кажется, узнал его. Он вошел в подъезд и заговорил с портье. А возвращаясь домой вчера вечером, я обнаружил у себя в почтовом ящике визитную карточку. На ней значилось имя господина, встретиться с которым я хочу меньше всего на свете.