В Неаполе Ренуар и Алина остановились в гостинице «Тринакриа» по адресу: Пьяцца Принчипесса Маргарита, 11, – там они, с перерывами, жили два следующих месяца. Они съездили на Капри, где поселились в отеле «Лувр» [451] . Оттуда Ренуар написал Мане, высказав надежду, что его скоро представят к ордену Почетного легиона [452] . Кроме того, они с Алиной съездили в Сорренто. В середине января Ренуар посетил Калабрию, а потом Палермо – там он написал портрет Вагнера, недавно закончившего оперу «Парсифаль». Вернувшись в Неаполь и пробыв там неделю, Ренуар с Алиной сели в поезд, идущий во Францию. 23 января 1882 года они поселились в отеле «Бэн» в Эстаке, под Марселем.

Все художники стремились в Италию, где можно было изучать классическое наследие прошлого. Так поступали не только предшественники Ренуара, но и некоторые его друзья. Ренуар, которому уже исполнилось сорок, поздно припал к этому источнику вдохновения – Дега еще в двадцать один уехал в Италию на три года, а Мане на третьем десятке побывал там дважды. Моризо ездила в Италию за год до Ренуара, но ей пришлось преждевременно вернуться – заболела ее дочь [453] . Ренуар все еще трепетал перед увиденным, когда в конце 1883 года написал Дедону, тоже собиравшемуся в Неаполь: «Обязательно осмотри музей Неаполя. Не картины маслом, а фрески. Проведи там всю свою жизнь» [454] .

Как и в Алжире, Ренуар много писал в Италии: ему необходимо было регулярно отсылать работы и агенту, и в мастерскую. Да и другие постоянно уговаривали его работать в поездке, – например, в письме от Мане сказано: «Я уверен, что ты вернешься со множеством работ, очень самобытных и занимательных… привози побольше полотен» [455] . Ренуар надеялся, что станет писать итальянцев, но, как и в Алжире, с натурщиками возникла проблема. Он пишет Дедону: «Чтобы уговорить кого-то позировать, нужно проявить невероятное дружелюбие, а кроме того, знать язык» [456] . Ренуар итальянского не знал. Тем не менее несколько изображений местных жителей он все-таки написал: в Венеции – два этюда женской головы, в Неаполе – голову девушки, «Мать с ребенком» [457] и «Итальянку с тамбурином» [458] .

За два месяца пребывания в Италии Ренуар создал всего один портрет – Вагнера по заказу Жоржа Шарпантье. Когда Шарпантье получил эту картину, Ренуар написал ему: «Если написанный мною портрет Вагнера Вам понравится и Вы захотите добавить к нему пояснительную надпись, можете сказать, что портрет выполнен в Палермо 15 января 1882 года, через день после того, как Вагнер закончил „Парсифаля“» [459] . Завершив работу над портретом, Ренуар немедленно написал Шарпантье длинное письмо, где рассказал, как неуютно он чувствовал себя по ходу короткого тридцатипятиминутного сеанса: «[Я]… очень нервничал и сожалел о том, что я не Энгр». Нервность он приписал собственной робости, отметив: «…когда застенчивый человек себя накручивает, это слишком» [460] . Жена Вагнера Козима отметила возбуждение Ренуара в своем дневнике, в записи от 15 января 1882 года: «[Ренуар] позабавил Р. [Вагнера] своей нервической манерой и тем, что все время гримасничает за работой» [461] . Вагнер скончался год спустя, 13 февраля 1883-го, и Ренуар снял с портрета угольно-карандашную копию – ее опубликовали в La vie moderne 24 февраля 1883 года вместе с некрологом [462] .

Самая значительная часть итальянских работ Ренуара – это пейзажи, где представлены известные достопримечательности. В Венеции он делал зарисовки в уже упомянутом блокноте, а также написал «Гранд-канал», «Дворец дожей», «Площадь Св. Марка», «Туман в Венеции» и «Гондолу»; в окрестностях Неаполя – «Море на Капри», «Мыс Монте», «Сорренто», «Сад в Сорренто», «Везувий утром», «Везувий вечером», а к югу от Неаполя – «Калабрийский пейзаж» [463] . Однако основной целью поездки в Италию было совершенствование импрессионистического стиля. Ренуар был недоволен тем, что все время использует одни и те же изобразительные средства. 21 ноября, после возвращения в Неаполь из Рима, он пишет своему агенту: «Я все еще страдаю недугом экспериментаторства. Я недоволен, я стираю и стираю снова. Надеюсь, что эта навязчивая привычка отпадет; именно поэтому я и решил послать тебе весточку. Вряд ли я многое привезу из поездки, но мне кажется, что я продвинулся вперед, а такое всегда бывает после долгих периодов учебы. Все мы возвращаемся к своей первой любви, но с новыми нотками… Я – как школьник, мне нужно чисто написать целую страницу, и тут – бам! Клякса. Я все еще совершаю ошибки, а ведь мне 40 лет. В Риме ходил смотреть Рафаэля. Прекрасные работы, жаль, что я не видел их раньше. В них много мудрости и знания. Он не стремился к недостижимому, как я, но получалось красиво» [464] . Пять дней спустя Ренуар пишет Берару: «Я перепробовал все – писал со скипидаром, с воском, с сиккативом [загустителем] и т. д… и в итоге вернулся к тому, с чего начал. Но время от времени у меня случаются умопомрачения, которые дорого мне стоят, а никакого прогресса не дают» [465] . Чувствуется, с какими мучениями он старался изменить свой стиль.

Ренуар пытался сделать фигуры более плотными, а композиции – более упорядоченными, сохранив при этом импрессионистический подход к свету и цвету. Он надеялся, что в Италии откроет секрет «величественности», которой уже достиг Сезанн, – не исключено, что именно стиль Сезанна и подтолкнул Ренуара к поездке в Италию. Ренуар пытался воспроизводить классические и скульптурные черты произведений Сезанна, но по-своему. Что касается слова «величественность», то именно его Жорж Ривьер (возможно, с подачи Ренуара) употребил применительно к Сезанну четырьмя годами раньше, в статье для журнала L’Impressionniste за 1877 год: «Движение фигур отличается простотой и благородством… картины обладают необычайной величественностью». И еще: «Пейзажи просто завораживают… Эти работы можно сравнить с лучшими творениями Античности» [466] .

Ренуар в точности повторяет слова Ривьера, когда в 1881 году пишет из Италии про римские фрески Рафаэля и помпейские фрески из музея Неаполя. Мысль о простоте и величественности пришла ему сразу, едва он увидел фрески Рафаэля, и преследовала его даже двумя месяцами позже, когда он вернулся во Францию. Из Неаполя он пишет Дюран-Рюэлю о римских работах Рафаэля: «В масляной живописи я предпочитаю Энгра. Но фрески [Рафаэля] изумительны в своей простоте и величественности» [467] . В конце января или начале февраля 1882 года он так описывает мадам Шарпантье свой поход в музей Неаполя: «Итак, я останусь на солнце – не для того, чтобы писать портреты при свете, а чтобы согреться и многое рассмотреть, тогда, мне кажется, я обрету величественность и простоту художников древности» [468] .

Основным итогом создания этих итальянских набросков стала «Белокурая купальщица», явно написанная под влиянием Сезанна, Рафаэля и помпейских фресок. Алина позировала для нее рядом с Неаполитанским заливом. Именно в этой картине Ренуар впервые продемонстрировал уникальное сочетание импрессионизма и классицизма – в этом направлении его творчество будет развиваться и дальше. Он не отказывается от импрессионизма, но дополняет его классицизмом, создавая новый стиль – классический импрессионизм. Этот синтез станет основным направлением его художественных исканий следующих тридцати восьми лет. «Белокурая купальщица» обладает классической плотностью тщательно прорисованного тела, а также внятностью и сбалансированностью пирамидальной композиции, однако она, безусловно, относится к импрессионизму благодаря заливающему ее свету, ярким разнообразным цветам и фактурному мазку. Она напоминает фреску Рафаэля «Рождение Галатеи» на вилле Фарнезина тем, что эта бессмертная обнаженная тоже как бы отделена от того, что ее окружает. Ее плотное пирамидальное тело обведено явственным контуром. Обнаженная 1881 года отличается от созданной шестью годами раньше «Обнаженной в солнечном свете» – там тело сливается с окружающей его высокой травой и приобретает свойство эфемерности. Два натюрморта, которые Ренуар написал в Неаполе, «Луковицы» и «Средиземноморские фрукты», обладают схожими свойствами [469] . Округлые плотные формы фруктов напоминают округлые плотные формы грудей, головы и тела купальщицы.