Он заглянул в спальню, молча прощаясь с дочкой, снял с вешалки кожаный реглан, сказал, усмехнувшись:

— А если б вы знали, сколько этот чертушка Алексей Кирьянов мне нервов перепортил, сколько я еще в морской школе с ним повозился! Да и не я один — и замполит, и комсомольская организация. Хотите верьте, хотите нет, а я уж было думал, что горбатого только могила исправит. Такой Алексей был заносчивый, строптивый, отчужденный.

— Как же из Кирьянова получился отличный пограничник? — удивился я.

— А все началось с первого шквала. — Баулин снова взглянул на часы, — Сейчас-то уж некогда. Напомните, расскажу как-нибудь в другой раз. Спокойной вам ночи, располагайтесь как дома.

Провожая Баулина, я вышел на крыльцо. Мы распрощались, и его высокая, слегка сутуловатая фигура вмиг растаяла в густом тумане. Снизу, из-под утесов, доносился тяжелый, перекатистый гул океана.

Проснувшись среди ночи, я не сразу сообразил, где нахожусь, прислушался: за окнами под утесами ревел штормовой накат, дробно постукивали ставни, завывало в трубе. Снова уснул и очутился во власти бушующего океана. Тщетно пытался я ухватиться за пляшущее рядом бревно: меня относило все дальше и дальше от берега. Внезапно взошло слепящее солнце, и чья-то заботливая рука коснулась моего плеча. У дивана, на котором я спал, стояла одетая, умытая, причесанная Маринка.

— Дядя, у тебя болит головка?

— Нет, не болит, — пробормотал я в смущении.

— А почему ты кричал? Тебе приснился страшный сон? Да? — спросила она участливо. — А я сегодня во сне летала. Высоко-высоко, выше вулкана. И ничутельки не боялась! Папа говорит: если летаешь во сне — значит растешь.

Комнату озаряло редкое для Курил солнце. Стол был накрыт к завтраку.

— Кто же открыл ставни?

— Я сама! — ответила Маринка.

— Ты сама и чайник вскипятила?

— Разве можно! — удивилась Маринка. — Папа не велит мне зажигать керосинку, я могу учинить пожар. Чайник вскипятила тетя Таня, наша соседка. Тетя Таня и печку истопила, и камбалу поджарила.

Мы не спеша позавтракали, прибрали за собой. Неожиданно Маринка вздохнула:

— А еще я видела во сне маму…

— Ты покажешь мне свои игрушки? Хорошо? — обнял я ее, желая отвлечь от печальных мыслей.

— Покажу… Потом.

За окном громоздились скалы, высился конус вулкана. Вдруг в комнате как-то сразу все потускнело: на солнце наползла туча. С океана наплывали клочья тумана, вершину вулкана как отрезало.

— Сейчас бус пойдет, — сказала Маринка. — «Старик» макушку спрятал.

«Стариком» на острове называли вулкан — это я уже знал, но что такое «бус»?

— Это дождик, такой мелкий-мелкий, будто из ситечка, — объяснила Маринка. — Ох, и не любил его дядя Алеша! Лучше, говорит, штормяга, чем бус.

Рассудительность Маринки мало сказать удивила — поразила меня. Поразили меня и ее игрушки. Коллекция яиц морских птиц — то маленьких, в темных пятнышках, то больших, каких-то бурых, почти прозрачных, то похожих на грушу дюшес — нанесла мне форменное поражение. Разве мог я ответить на вопросы Маринки, какие именно из яиц принадлежали тупикам, какие кайрам, гагарам или различным чайкам! А Маринка все это знала.

Не в лучшем положении очутился я, когда она с гордостью разложила передо мной засушенных крабов, морских ежей, звезд и коньков и целый гербарий водорослей.

— А где же твои куклы? — спросил я растерянно.

— Хочешь, я лучше покажу тебе мой вельбот, — предложила она.

Я полагал, что Маринка достанет из ящика игрушечную лодку, но оказалось, что нужно надеть плащ и пройти к соседнему сараю. Моросящий дождь и впрямь словно высеивался из низко нависших туч.

Маринка отворила дверь, и глазам моим предстала маленькая, однако не игрушечная, а настоящая шлюпка с парой весел, рулем и еще какими-то незнакомыми мне принадлежностями. Маринка забралась в лодку и в течение нескольких минут окончательно убедила меня, что в сравнении с ней, шестилетней девочкой, я просто-напросто невежда: то, что я наивно называл багром, оказалось отпорным крюком; рукоятка руля называлась вовсе не рукояткой, а румпелем; маленький бочонок для пресной воды — анкерком; деревянный совок для отливания воды — лейкой.

— Кто же это сделал тебе такую замечательную лодку?

— Не лодку, а вельбот, — поправила Маринка. — Мне построил его дядя Алеша. — Она начала развязывать брезентовый мешок. — Сейчас я покажу тебе рангоут и паруса…

Весь день я провел на морской базе. Баулин тоже был занят, и мы смогли поговорить, как и накануне, только за вечерним чаем. Маринка уже спала. Я, смеясь, рассказал Николаю Ивановичу, как его дочь повергла меня в смятение своими познаниями в морском деле и в естествознании.