На свободе осталось четверо убийц. Пять — необычно большое число для одной ячейки. Кубик входил в Сенаторум уже много сотен лет и принимал участие в согласовании нескольких убийств высокого уровня. Один ассасин мог вырезать правительство целого мира. Но пятеро? Размещение такого количества в рамках Империума предполагало попытку устранения высших чинов, обладающих значительными военными ресурсами: адмиралы-предатели, падшие кардиналы, ренегаты-правители звездных систем или, возможно, Верховные лорды Терры.

Кубик еще раз проанализировал изображения и сравнил их со своими не очень значительными данными по особенностям оперативников разных храмов. Равномерное тиканье его аугментических регуляторов нарушилось, когда он узнал адепта храма Эверсор в том убийце, что был заключен в криоконтейнер. Эти существа были настолько опасны, что их приходилось держать в заморозке в периоды бездействия.

Очередной набор изображений показал ему Вангорича на трапе корабля. Тот был на Марсе. Прибыл сюда на одном из кораблей самого Кубика! Гнев генерала-фабрикатора вспыхнул с новой силой. Ячейку разместили по личному приказу магистра. Это была не простая миссия.

Изображения прокрутились еще раз, после чего экран угас.

— Вот и все, господин. Больше пока нет, — сказал генетор.

— Я оценил ваши усилия, — произнес Кубик и покинул помещение, не сказав больше ни слова. Он увидел достаточно.

Пять ассасинов. Объяснение этому было только одно. Единственная причина для размещения такой мощной ячейки на Марсе. Ведь здесь есть всего одна цель соответствующей силы и значения. Только один человек был защищен так хорошо, что для его гарантированной смерти нужны были пятеро лучших убийц в Галактике.

Он сам.

Вангорич собирался убить его.

Комната казалась Месрингу куда больше, чем когда-либо. Толпы прихожан в нефе громадного подземного собора, казалось, уходят в бесконечность. Целое море потерянных душ, молящих его о спасении. Киберхерувимы и псиберптицы толкались в воздухе, соперничая со снующими повсюду сервочерепами за место в наполненном клубами благовонного дыма воздухе. Дыхание толпы порождало порывы легкого ветра.

Месринг начал потеть задолго до окончания проповеди. Три плавающих в воздухе вокс-рога и вокс-микрофоны на вычурных стойках, казалось, надвигаются на него, собираясь раздавить. Он кое-как пробубнил вторую часть текста и завершил службу торопливым благословением, когда язык внезапно опух и почти полностью заполнил рот. Это произошло в середине третьей части проповеди.

Шеренга кардиналов в задней части сцены Аудиторум Орацио, выпучив глаза, следила, как экклезиарх ковыляет мимо.

— Ваше святейшество? — спросил один.

Он проигнорировал вопрос и вышел, громко хлопнув дверью. Охранники из Фратерис Темплар успели подхватить своего повелителя прежде, чем он сполз по стене на пол коридора. Мучась от головокружения, Месринг покинул Аудиторум Орацио и поковылял по толстой ковровой дорожке к личному выходу. К тому моменту как экклезиарху удалось покинуть базилику Гласа Императора, он уже с трудом переставлял ноги и упал прямо рядом со своим паланкином и ожидающими хозяина сервиторами. Три младших жреца осторожно подняли его и усадили в кресло. Носилки качнулись, как только сервиторы-носильщики с колесами вместо ног включили двигатели и быстро покатились по пятикилометровому коридору, ведущему к личным покоям экклезиарха. Храмовые охранники выстроились за их спинами и бежали следом.

Паланкин доставил его в самое сердце улья экклезиархии. Сервиторы катились по специально устроенным вдоль длинных лестниц пандусам, ведущим ко дворцу. Паланкин остановился у ворот, ожидая, что Месринг выйдет, но Фратерис Темплар эскорта велели охранникам впустить кортеж.

— Открывай! Открывай! — кричали они. — Экклезиарх заболел!

Носилки вкатились в вестибюль, громадный, как целый собор на каком-нибудь кардинальском мире. Толпа дьячков, слуг, псаломников, приставов и ученых-богословов удивленно расступилась, пропуская их. Привычная процедура отхождения экклезиарха ко сну была нарушена. Хор монашек на ступенях пел гимны, как обычно, но их усилия остались незамеченными: носилки пронеслись мимо на полной скорости.

— Экклезиарх плохо себя чувствует! — кричал бегущий впереди храмовник. — Расступитесь! Расступитесь!

Толпа священников и монахинь, ожидавших своего господина, испуганно забормотала.

Паланкин промчался сквозь длинные коридоры личных покоев Месринга. Перед окованными золотом створками стражи помогли ему выбраться из кресла. Он оттолкнул их и практически ввалился в двери.

— Позовите врача! — закричал игумен храмовников. — Скоро прибудет целитель, милорд. Ради Императора, отведите его в постель!

— Нет, нет, — бормотал Месринг. — Не надо ни врачей, ни госпитальеров. Это пройдет, пройдет…

— Ваше святейшество…

— Я сказал, никаких врачей! — взвизгнул экклезиарх. Это привело к зловонной отрыжке и приступу рвоты, который ему едва удалось сдержать. — Это пройдет. Отдых. Отдых. Мне нужно отдохнуть.

Месринг нашел в себе силы зайти внутрь на нетвердых ногах.

— Оставьте меня! — крикнул он группе священников, ожидавших его возвращения, вцепился в тяжелые церемониальные одежды, сорвал с себя плащ и митру и бросил их на пол. — Жарко, жарко! Слишком жарко! — вопил толстяк, выбираясь из многослойного одеяния для службы.