Торото рассказывал: раньше в деревне Нторо жили рыбаки-гачига, но речная слепота согнала их с богатых рыбой мест, заставила уйти дальше, в болота. Мошки – переносчики речной слепоты – предпочитают быстрые, насыщенные кислородом реки. Затхлая вода болота их не устраивает.

Лодку Анугу первым разглядел Акоре.

– Смотрите, мистер Эрмин, кажется, там… пирога. Нет, чуть-чуть левее мостков.

Ну и глаза у Акоре. У меня с возрастом наметилась дальнозоркость, но я так ничего и не увидел. Водоросли с неприятным звуком терлись о днище лодки, словно кто-то расчесывал гребнем жесткие, густые волосы. Попытался вспомнить звук, когда дед расчесывал гриву лошади, и не смог. Не раз замечал, что в наиболее сложные, ответственные минуты, когда нужно сосредоточиться, в голову лезет всякая ерунда. На глаза попадается приклад автоматической винтовки. Это еще зачем? Винтовка лежит слева от Акоре. Он что, собирается воевать с непокорными гачига?

Нос лодки упирается в берег. И тут я вижу Анугу. Его трудно узнать: расшитая бисером набедренная повязка, на плечах буро-красная накидка, за поясом большой широкий нож, напоминающий римский меч. У Анугу даже голос изменился, стал властным, с гортанными интонациями.

– Что он говорит, Юсуф?

– Лодка может взять только троих. Остальным придется ждать здесь. Лучше, если первым отправится вазунгу [1] . Так велел великий Амабага.

Мгунгу и Акоре тревожно переглянулись.

Я без энтузиазма оглядел узкую пирогу. В носу – длинное копье, весло-гребок, моток веревки. Ненадежное сооружение. Как можно спокойнее сказал:

– В этом корыте и трое-то не поместятся. Ничего не поделаешь, будем добираться по очереди. Как Мгунгу?

Всегда готовое улыбнуться лицо юноши на сей раз осталось неподвижным.

– У нас нет выбора, сэр. Хотя это все мне очень не нравится.

Акоре молчал. Я попытался пошутить:

– Ладно, военный совет закончен. Ждите здесь, первым с Анугу пойду я. Раз уж так хочет сам Амабага.

– Я с вами, бвана, – хмуро сказал Юсуф.

– Да, но…

– Бвана не может идти без слуги, сам нести тяжелые вещи. Гачига не поверят такому вазунгу.

И, не обращая больше на меня внимания, Юсуф стал перекладывать коробки с продуктами, посудой и прочий скарб в пирогу.

– Юсуф, неужели ты хочешь взять все это с собой?

– Да, бвана. Ведь неизвестно, что нас ждет.

Анугу, наблюдавший за погрузкой, утвердительно покачал головой.

Мы с Юсуфом перебрались в утлую посудину. Лодка сразу осела под тяжестью. Темная болотная вода местами пузырилась. Мгунгу и Акоре замерли рядом с моторной лодкой по стойке «смирно», будто стояли в почетном карауле, провожая нас в последний путь. Мальчишка-моторист сидел с открытым от удивления ртом.

Анугу греб ритмичными, плавными гребками. Минут через двадцать лодка скользнула в едва заметную протоку в сплошной стене камыша, и сразу же пахнуло удушливым смрадом, точно рядом помещалась скотобойня. Веселенькое место выбрали для себя гачига!

Метрах в пятидесяти, на песчаном островке темнела раздувшаяся туша не то слона, не то бегемота величиной с понтон. По туше, склонив тяжелую голову с большим клювом, прохаживался гриф.

Вонь еще долго преследовала нас. Ситуация складывалась, выражаясь языком математиков, «со знаком минус». Что, если Амабаге придет мысль взять нас с Юсуфом в качестве заложников? Забавное дельце. Провести остаток дней в этой болотной республике. Впрочем, Амабага не такой уж дурак. Зачем ему осложнять себе жизнь? Ссориться с властями? Исчезновение международного чиновника – серьезный повод для неприятностей. Думаю, что в интересах Амабаги, чтобы мы, выполнив задачу, вернулись в Омо целыми и невредимыми.

Я усмехнулся. Подобная логика вполне приемлема для шайки мафиози, но не для гачига, живущих своими представлениями о мире.

Высоко над нами прошел «боинг», волоча за собой громоподобный звук. Трудно представить, что всего несколько дней назад я сидел в кресле такого же лайнера и вел светскую беседу с католическим священником из Найроби, потягивая джин с тоником.

Один этнограф из Дар-эс-Салама убеждал меня, что кочевники-масаи не верят, что самолеты – неживые существа. И что нередко в фюзеляже и крыльях легких спортивных самолетов находят наконечники отравленных стрел.

Через сорок минут лодка, обогнув стадо фламинго, мягко приткнулась к берегу в самом, казалось бы, неудачном месте – даже намека не было на тропинку.

Анугу жестом приказал следовать за ним. Он весь подобрался, движения его стали пружинистыми, эластичными. Анугу взял только копье, ему и в голову, наверное, не пришло помочь Юсуфу. Я подхватил свой врачебный чемоданчик, взял, было, коробку с продуктами, но Юсуф укоризненно покачал головой: белый господин не может нести поклажу.

В сплошной стене тростника было пробито что-то вроде просеки шириной в метр. Идти пришлось по щиколотку в клейкой болотной жиже. Такого количества комаров и мошек я даже в тайге не видел. Облепили физиономию, лезли за воротник, в рот. Струя репеллента, что я выпустил из баллончика, эту кусачую тварь только ожесточила. От духоты и усталости притупилось чувство опасности. Хорошо, Торото надоумил меня надеть высокие резиновые сапоги. Хоть и жарко, зато змея не цапнет. Ну а крокодилы нынче сторонятся людей – своя шкура дороже.

Мы выбрались на глинистый берег. Тропа стала приметнее. Сзади с надрывом дышал Юсуф: ему приходилось тяжелее всех. Он ухитрился огромный узел нести на голове.

Наконец я не выдержал:

– Послушайте, долго нам еще тащиться?

Анугу ответил, не оборачиваясь:

– Мало, мало.

Я насторожился: выходит, он понимает по-английски? Или понимает, но не может говорить?

Озеро открылось неожиданно. Темное, неподвижное, точно подернутое пленкой. Справа, по склону холма ярусами поднимались делянки маниоки и сизаля, слева виднелись круглые, похожие на пчелиные ульи, хижины, крытые камышом.