Знакомец мой оказался человеком симпатичным — из тех, с кем хочется если не сдружиться, то хотя бы регулярно общаться. Филолог по образованию, до начала Первой Мировой успел поработать учителем гимназии. Затем война…

— Добровольцем пошёл. Сдуру, признаюсь. Патриотизм, статейки в газетах. Понять, что война эта России не нужна и участием в войне царь отрабатывает французские кредиты да провалы во внутренней и внешней политике… но об этом тогда не думали в моём кругу. Фанфары, пафос, отстоим Русь-Матушку!

Пока он рассказывал, мы как раз подошли к небольшому кафе и присели за столик. Жестом подзываю официанта.

— Кофе и… что тут у вас фирменного? Принесите.

— До капитана дослужился, — продолжал тем временем Илья Тимофеевич, — да в конце шестнадцатого года во Францию командировали, в состав Экспедиционного корпуса [87] . Европа, союзники… как вспомню, вздрогну. Фош [88] лично не раз отмечал, что наш корпус наиболее боеспособный на Западном фронте, а отношение меж тем самое скотское. Питание скверное, снабжение вообще.

— А на дыбы подняться? — Интересуюсь негромко, — неужто представители Корпуса такие… вялые были?

— Вы действительно не из России, — вздохнул новый знакомец — об этом столько в газетах писали, да меж собой обсуждали… Вялые, да, это вы хорошо сказали. Да и с чего им быть иными, если царь наш во всё союзникам потакал? Союзнички… оплаченные боеприпасы и вооружение не поставляли вовремя! На полгода-год сроки задерживали, сотни миллионов рублей присвоили.

Несколько раз глубоко вздохнув, Илья Тимофеевич отпил кофе.

— Извините за горячность, больная тема. А на дыбки поднимались, да ещё как! Не слыхали о восстании в Лагере Ла-Куртин? В сентябре семнадцатого аккурат. Три дня бои шли, с артиллерией… свои же и подавили, вместе с французскими жандармами.

— После Революции и вовсе… кровью искупить вину предложили. Дескать, раз Россия их предала, то нам нужно компенсировать её вину. Кого по французским частям разбросали… догадываетесь, как их там использовали? Мясо пушечное! Иных в Алжир, в колониальные войска. Были и иные… но сладко никому не елось, если только верхушку не считать. Те-то да… патриоты на чужих костях.

— А вы?

— Алжир, — вздыхает собеседник, — да гражданство французское после войны получил, там же осел. Потом в Парагвай переманили, зря соглашался! В Алжир теперь возвращаться, так заново всё начинать, а в Парагвае с нашими расплевался так, что мало до дуэлей не дошло.

— Помотало… у меня биография сильно попроще. Работаете-то кем?

— Кем? Хм… сложно даже сказать, — несколько напоказ задумался отставной капитан, — лекции читаю в здешнем университете. Поверите ли, если желающие прикоснуться к тайнам русского языка и литературы. По военному делу офицерам и курсантам курс прочёл. Я, знаете ли, некоторым образом авторитет в военном деле.

— Даже так? — Смотрю на него с любопытством.

— Случайно по большей части, откровенно говоря, — кривовато усмехнулся он, — прибедняться не буду, военные таланты наличествуют. Но большую роль пресса сыграла — выпал случай попасть в газеты раз, да другой… А газетчикам проще цепляться за знакомое лицо да фамилию. Так и пошло.

— Вполне приличная карьера, — одобрительно киваю, не заостряя внимания на поношенном костюме и прочих деталях, кричащих о режиме жесточайшей экономии.

— Карьера? — Явственная самоирония без ноток надрыва заставила приглядеться к Илье Тимофеевичу внимательней, — два-три часа преподавательской деятельности в неделю дают почёт, но не наполняют карман. Жду вот, пока военные местные созреют, вроде как в училище преподавать позвать хотят. Что-то там не срастается… боюсь, парагвайская община наша воду мутит. Не любят они благополучных соотечественников, не зависящих от РОВС.

— О как! — Настроение моё стремительно портится, и здесь эти белогвардейцы силу набирают! Была бы возможность укоротить… а ведь есть!

— Илья Тимофеевич, а познакомлю-ка я вас с доном Бургосом…

Уходить пришлось резко, на импровизации. До сих пор не верится, что так сошлись звёзды, но в кои-то веки удача повернулась ко мне лицом.

Наверное, слово удача в данном случае не совсем уместно, всё-таки речь идёт о чужой жизни… Оборвыш, найденный во время охоты в полусотне вёрст от столицы и умерший у меня на руках, и стал той самой удачей.

Рост, телосложение, черты лица… даже неряшливая борода, выросшая во время скитаний…

— Не двойник, но похож, изрядно похож, — бормочу негромко, ворочая тело, — даже кисти рук как у меня, только что кожа погрубей на ладонях. Хм, а костяшки кулаков наоборот. Зубы… без пломб и коронок, уже хорошо.

Слова, сказанные им в лихорадочном бреду, позволяют более-менее точно идентифицировать человека. Англичанин из Бирмингема, подавшийся в Южную Америку за шальными деньгами куда-то на прииски. В результате вот… остывает.