– Но это безумие.

– Безумие – ничего не предпринимать, как водится у наших сраных интеллигентов, – сказал Коба. – Кронштадтский Совет сейчас проводит митинг на Якорной площади. Тысяч пять матросов, думаю, приплывут днем в Петроград. Мы надеемся также на Первый пулеметный полк. Короче, мы с тобой начинаем действовать.

И мы отправились в Совет.

Я объявил Чхеидзе:

– Положение сложное, солдаты, матросы и рабочие рвутся на улицу.

После чего заговорил Коба:

– Наша партия конечно же не одобряет эти действия и разослала агитаторов – удерживать людей.

Коба попросил занести это заявление в протокол.

Мой родственник Чхеидзе спросил с усмешкой:

– Скажите, дорогие, зачем мирным людям заносить в протокол заявления о своих мирных намерениях?

Я промолчал. Но Коба… великий актер. Он вздохнул и развел руками. И Чхеидзе понял: миролюбец Коба пытался остановить безумцев большевиков, но тщетно. Коба попросил позволения уйти, чтобы продолжать удерживать рвущихся восстать рабочих, матросов и солдат.

Мы возвратились в особняк, когда морячки-кронштадтцы под руководством все того же мичмана Раскольникова уже подплыли к Петрограду, высадились у Николаевского моста и пошли к бывшему дому Кшесинской…

Я увидел в окно: колонна вооруженных матросов без конца и края протянулась вдоль дворца. И застыла. Стояли мрачные, яростные. С огромными плакатами: «Долой Временное правительство», «Долой войну», «Вся власть Советам». Колонну замыкали грузовики. В грузовиках – матросики в обнимку с девками. Одной рукой обнимает, в другой – винтовка. Веселятся от души – под хохот девок пьяно палят в воздух.

На балкон вышли Луначарский и Свердлов – «большевики второго разряда». Но матросы их погнали:

– Даешь товарища Ленина!

– Товарищ Ленин нездоров, – объявил Свердлов.

(С момента прибытия Ленина в Петроград Свердлов буквально не отходил от него – он был главный порученец, секретарь, нянька.)

Матросы начали волноваться. В особняк вбежал взбешенный мичман Раскольников.

Я повел его в спальню балерины. Здесь, у камина, сидели Ильич и миролюбец Коба.

Раскольников начал возбужденно:

– Владимир Ильич! Матросы ждут вашей речи. Мы пришли, чтобы передать всю власть Советам.

Ильич был явно растерян и… испуган. В это время в комнату вошел Свердлов.

Он понял состояние Ленина, сказал:

– Владимиру Ильичу выходить на балкон нельзя. Мы не знаем, что придет в голову полупьяной, накокаиненной, вооруженной толпе.

Но не выходить тоже было нельзя. Раскольников решительно заявил об этом. Тогда Свердлов предложил:

– Объявим так: «Будет говорить член Исполкома Совета и член ЦК нашей партии товарищ Коба Сталин». Выйдет Фудзи, он похож. Только Фудзи придется сейчас же сбрить бородку. – (Эту бородку я периодически носил после убийства Морозова. Очень я себе тогда понравился с накладной бородой.) – Он обратится с призывом к матросам идти к Таврическому. Если не захотят слушать, тогда уже придется Ильичу. Но в этом случае Фудзи останется на балконе, встанет на шаг впереди Ильича, защищая его телом справа. Слева встану я…

Вот так за меня решали мою жизнь и смерть, и я… согласился! Я, революционер второго разряда, не должен был спрашивать, почему все это не проделает революционер первого разряда Коба Сталин. Партия должна беречь свои главные кадры.

Коба великолепно орудовал бритвой и лично сбрил мне бородку, оставив усы. Надо сказать, я опять стал на него здорово похож.

Итак, Свердлов снова вышел на балкон и объявил:

– Товарищи матросы! Ильич нездоров! Перед вами выступит член Исполкома Петроградского Совета, член ЦК нашей партии товарищ Коба Сталин.

Негодующий рев не дал мне возможности открыть рта. Вот тогда в глубине балкона появился Ильич. Пронесся восторженный вой, кто-то запел «Интернационал»! Стреляли в воздух. Ленин из глубины, стоя рядом с балконной дверью, произнес несколько осторожных, невнятных слов, которые я не запомнил.

Но его слова покрыл рев:

– Нечего нас болтовнею кормить! Веди делать то, за чем пришли!

И Ильич громко, раздельно, яростно провозгласил:

– Да здравствует социалистическая Революция! Вся власть Советам!

Матросы закричали любимое «Ура!».

И под грохот военного оркестра колонна двинулась к Таврическому дворцу – требовать от Совета низложить Временное правительство, взять власть. Ленин ехал следом за колонной на автомобиле, Коба – с ним. Я остался ждать в особняке…

Вечер того дня помню смутно… Матросы, направлявшиеся к Таврическому, были отброшены войсками. На Невском произошла часовая перестрелка. Много жертв. Несколько часов толпы рабочих и вооруженные матросы бесцельно и устало бродили по улицам. Восстание погибало на глазах.