Шрифт:
Я.
Я с трудом сглатываю и захлопываю дневник, глядя на море, приказывая своему разуму забыть то, что я только что прочитала.
От чего его нужно спасти?
От безумия?
Спаси меня, и я спасу тебя. От чего?
Меня тоже нужно спасти? Поэтому он выцарапал мне глаза?
В горле образуется ком — тяжёлый, горячий и едкий.
Я не могу этого сделать. Я знала, что в его дневнике будет безумие, вот только понятия не имела, насколько сильное. И я просто… не могу сделать это сегодня. Мне нужен перерыв от сумасшествия.
Потому что мой брат забрался в мою кровать и настрочил «МОЯ» на интимном, обнажённом наброске моего портрета. Если бы кто-то ещё увидел его, то подумал бы, что Финн действительно болен, возможно, даже сексуально извращён. Но это совсем не так. Я знаю, потому что мы — две половинки целого. Мы связаны, и потому он чувствует, будто владеет мной. Будто я — его. Так же, как и он — мой.
Мои мысли перемешиваются, и ничто не имеет смысла, и я не знаю, что делать.
Я не могу думать об этом прямо сейчас.
Это чересчур.
Это чересчур.
Я вынимаю небольшой пакетик с зажигалкой, а затем поджигаю рисунок, потому что никто и никогда не должен его увидеть. Если это произойдёт, то Финна запрут подальше, ибо они не поймут.
А я не могу этого допустить.
Я наблюдаю, как он горит, как сворачиваются и чернеют уголки, и позволяю ему сгореть в пламени, а пеплу развеяться над океаном.
А потом я прячу дневник в карман и иду под дождём — когда он начался? — к дому. Камни на тропе мокрые, и я несколько раз поскальзываюсь, расцарапав руки, но по-прежнему не спешу.
Дождь очищает.
Может быть, он смоет безумие.
Потому что я больше не знаю, что с этим делать.
Возможно, Финн дошёл до точки, где я уже не в силах ему помочь.
Мысль ужасает, парализует, и я обнаруживаю, что стою у гостевого домика как вкопанная, мои ноги увязли в земле, не в состоянии двигаться, не в силах перенести меня на ещё один шаг вперёд.
Дождь промочил меня насквозь, и с моих волос капает. Зубы начинают стучать, но я по-прежнему не могу пошевелиться. Паника, желание убежать подальше от дома приковали меня к земле. Это безумие, но я всё ещё не могу двигаться. Мои ноги как камни — слишком тяжёлые, чтобы их поднять.
Неожиданно передняя дверь гостевого домика распахивается, и из неё выскакивает Деэр и бежит вниз по каменистой тропинке.
Не говоря ни слова, он накрывает мою голову курткой и заводит меня в свой дом. Его футболка чёрная, шорты чёрные, его глаза чёрные, в то время как он растирает мою руку полотенцем, усаживая меня в кресло в гостиной.
— Что ты делаешь на улице в дождь, Калла? — спрашивает он, массируя мои плечи через махровую ткань. Я опираюсь на него, прижимаюсь лбом к его мышцам, его твёрдости.
Я обожаю его твёрдость.
Он сильный и настоящий, непоколебимый.
— Не знаю, — шепчу я. — Я просто… думаю, мне не хотелось идти домой.
Деэр останавливается, глядя на меня, и в его глазах проносятся сотни эмоций.
— На то есть причина?
Я пожимаю плечами.
— Не знаю. Просто я так чувствую.
Внезапное всепоглощающее чувство. Похоронный дом показался зловещим и огромным, и я не могла пойти туда, не тогда, когда над моей головой нависают проблемы Финна, а мама ушла навеки.
— Мы тебя искали, — продолжает он, разглядывая меня и растирая, прогоняя холод с моей кожи.
— Правда? — в замешательстве спрашиваю я. — Но я не очень долго отсутствовала.
Деэр замолкает, и мне кажется, я вижу беспокойство в его глазах, но он быстро его прячет.
— Тебя не было с самого утра, — спокойно говорит он.
А разве ещё не утро?
Я смотрю на настенные часы.
Шесть вечера.
Моё сердце учащённо бьётся, громко и тяжело, когда я смотрю вновь.
Всё так же шесть часов вечера.
Как такое возможно? Я настолько была погружена в беспокойство о Финне, что потеряла счёт времени?
— Мне кажется, я схожу с ума, как мой брат, — выпаливаю я, хватаясь холодными пальцами за тёплые руки Деэра. Его взгляд смягчается, и он останавливается, его ладони такие тёплые, сухие и сильные.
— Ты не сходишь с ума, — уверяет он меня. — Просто тебе слишком со многим пришлось иметь дело. Любой на твоём месте справлялся бы с трудом. Поверь мне.