Отвратительно. Как можно охотно это пить?

Но, подождав несколько минут, потом час, а затем два, снова поднимаю бутылку.

Я вглядываюсь в пустой горизонт и делаю глоток, проглатывая через силу. Смотрю на звёзды, на долбанную Андромеду и её глупую историю любви и снова делаю глоток. И вскоре, после пятнадцати глотков, в животе теплеет, а воспоминания кажутся смутными.

Меня окутывает блаженное чувство туманной отрешённости, и я больше не чувствую обожжённого горла или вкуса отвратительного пойла. Я пью всё больше и больше, пока не падаю спиной на пирс и смотрю на небо, наслаждаясь тем, как кружатся и вращаются звёзды вокруг меня, словно я на карусели, а они мелькают в зеркалах.

На минуту закрываю глаза, и мои веки тоже вращаются круг за кругом до тех пор, пока я на самом деле не начинаю ощущать головокружение.

Открываю глаза: надо мной стоит Деэр, склонившись над краем горизонтальной периферии.

Я улыбаюсь. Или мне так кажется.

Он улыбается в ответ.

— Сколько ты уже выпила? — с сочувствием спрашивает он, поднимая бутылку и разглядывая её. Там осталось на донышке, и я благосклонно машу рукой.

— Можешь допить, — говорю я так, будто делаю подарок.

Мои слова совершенно невнятны, язык — одеревеневший и тяжёлый, и хотя именно это я и собиралась сказать, вышла тарабарщина. Поэтому я пытаюсь ещё раз.

И снова тарабарщина.

Я беспомощно глазею на него, и он посмеивается.

— Так много?

Деэр наклоняется и предлагает мне руку. Я мотаю головой.

— Я должна дождаться Финна.

Что звучит скорее как: «Айда попвим».

Деэр качает головой.

— Я не хочу плавать, спасибо. Нужно доставить тебя домой, пока ты не отключилась.

Я знаю, что должна остаться на пирсе и дождаться Финна. Знаю, что должна больше беспокоиться за брата, потому что уже темно и он один, а он никогда не оставался на улице так поздно в одиночку, но джин достиг одной цели, помимо того, что вывел из строя мышцы моего языка.

Он сделал меня беззаботной.

Прямо сейчас мне совершенно всё равно, а это блаженный, изумительный дар. Неудивительно, что папа любит эту дрянь.

Я позволяю Деэру поднять меня, а затем стремительно падаю на него, когда ноги отказываются слушаться.

— Привет, — говорю я ему в грудь. Его изумительную, потрясающую, сексуальную грудь.

— Привет, — говорит та в ответ. — Пойдём, Кэл.

Ладони Деэра подтягивают меня за подмышки, а затем неожиданно я оказываюсь у него на руках, прижатой к его груди, словно ребёнок, пока он шагает к тропинке.

— Я слишком тяжёлая, — бормочу я в его рубашку.

— Нет, — отзывается его рубашка.

Деэр не оступается, не спотыкается, он просто крепче сжимает меня и поднимается. И у него даже не сбилось дыхание, хотя мы уже почти добрались до вершины.

Я открываю глаза и вижу над собой три размытых очертания похоронного дома, зубчатые края крыши которого вонзаются в ночь. Картинка сливается вместе, затем снова расходится, а потом снова сливается. Я закрываю глаза при виде этого зрелища.

— Я не хочу туда, — умудряюсь я чётко произнести.

Деэр смотрит на меня, и, клянусь, я вижу в его глазах сочувствие.

— Не надо меня жалеть, — вспыхиваю я.

Он не отвечает. И уносит меня по тропинке к гостевому домику.

Деэр бережно опускает меня на диван и оставляет на мгновение одну, а потом возвращается с большим стаканом воды и аспирином.

— Прими это, — твёрдо наставляет он. — А затем выпей всю воду. Поверь мне, утром ты будешь мне благодарна.

Я делаю, как он говорит, а потом вытираю рот тыльной стороной ладони, прежде чем притянуть его к себе на диван.

— Как думаешь, куда отправился Финн? — с беспокойством спрашиваю я, хотя джин парализовал большую часть мышц, отвечающих за волнение. Деэр пристально смотрит на меня.

— С ним всё будет в порядке. А вот тебя завтра ожидает сильное похмелье. Ты вообще что-нибудь пила раньше?

Я качаю головой, и он вздыхает.

— Ну, ты определённо решила начать стремительно. Джин очень крепкий, что аж волосы на груди встают.

— Мне нравится моя грудь такой, какая она есть, — пытаюсь выговорить я. И мне, должно быть, удаётся, поскольку глаза Деэра поблёскивают.

— Мне тоже, — мягко признаётся он. Я хватаю его за руку и тяну к себе, скользя ею вдоль моего бока, где он смыкает пальцы.

— Поцелуешь меня? — спрашиваю я. — Мне понравилось, когда ты меня целовал.