Шрифт:
Отец съёживается.
— Да. Прости, Калла. Я не заметил…
— Как давно я здесь? — спрашиваю я. Мой голос скрипучий, в горле саднит. По опыту знаю, что им, скорее всего, пришлось запихивать мне дыхательную трубку.
— Около четырёх часов. Мы вызвали «скорую». Ты всё время пробыла без сознания. Теперь с тобой всё будет хорошо. К завтрашнему дню ты будешь как новенькая, но врачи хотят оставить тебя на ночь, чтобы понаблюдать.
Я киваю.
Чувствую тяжесть, сонливость, заторможенность.
— Что со мной не так? — медленно выговариваю я.
— Тебе дали успокоительное, — нерешительно отвечает отец. Его взгляд сосредоточен на моём лице, словно он боится, что я сорвусь с катушек. Такое уже было?
— Где Финн?
Отец отводит глаза.
— Он не может здесь находиться, дорогая.
— Почему?
Отец вздыхает и снова переводит взгляд на меня.
— Ты знаешь почему, Калла.
Я закрываю глаза. Потому что Финн знает о моей аллергии на орехи. Он знал и всё равно дал их мне.
Это его вариант моего спасения? Спасения от чего? Печали? Сначала он хотел убить меня, а потом себя?
Боль проходит через меня, медленно, а потом быстрее, а потом невыносимо, словно волна.
— Мне нужно его увидеть, — говорю я, слова вызывают резь в лёгких.
— Нет. — Голос отца твёрд.
Я сворачиваюсь калачиком на боку, глядя вдаль, на облака, проплывающие над парковкой.
— Где он? — спрашиваю, не глядя на отца. Он не отвечает, и у меня мурашки бегут по спине.
— Это я виновата, — говорю я и поворачиваюсь так, чтобы смотреть ему в глаза. — Не Финн. Это всё моя вина. Я читала его дневник, знала, что он ускользает, и мне следовало рассказать тебе, но я не сделала этого. Он хочет спасти меня от боли, пап. Он не пытался причинить мне вред. Это не его вина, а моя.
Мой голос приобретает неровные, отчаянные нотки, и папа поглаживает мою руку.
— Успокойся, милая. Всё будет хорошо.
— Нет, — настаиваю я пронзительным голосом. — Не наказывай Финна. Не клади его в больницу, пап. Это я виновата. А не он. Не он.
Я уже практически кричу, извиваясь на кровати и пытаясь встать, но папа, умоляя, удерживает меня на месте. Прежде чем я осознаю, входят медсёстры, по двое с каждой стороны. Одна из них вводит что-то в капельницу, и всё моё беспокойство ускользает. Мой гнев затухает, исчезает разочарование.
— Пожалуйста, позвони Деэру, — шепчу я. — Пожалуйста.
А затем проваливаюсь в темноту.
38
TRIGENTA OCTO
Финн
— Отпустите меня! — кричу я, извиваясь, чтобы увернуться от медсестёр. — Я не причинял ей вреда! Нет! Я просто должен был ей помочь. Разве вы не понимаете?
Никто не понимает и никому нет дела. Они просто обматывают мои запястья резиновыми лентами и прикрепляют их к кровати.
Я всхлипываю в подушку, а затем кусаю её. Я бы никогда не навредил Калле.
Никогда.
Я делаю всё это ради неё.
— Отпустите меня, — умоляю. — Я не могу оставить её одну. Пожалуйста. Я буду хорошо себя вести. Я буду хорошо себя вести!
Но они не обращают на меня внимания, и, когда я поднимаю глаза, то вижу папино лицо, прильнувшее к стеклу.
Я зову его, но он не отвечает. В действительности, его лицо ускользает и не возвращается.
— Вернись, — шепчу я.
Но он не возвращается.
На моих глазах выступают горячие слёзы, когда я думаю о сестре, свернувшейся калачиком где-то в этой больнице, одинокой, напуганной и считающей, что я пытался убить её.
Я бы никогда. Так ведь?
ТыПыталсяТыПыталсяТыПытался. РазвеНеПомнишь? Голоса хохочут надо мной, шипят и визжат. ТыПыталсяТыПытался.
Нет.
Я не мог.
Но мои руки привязаны к кровати, и с этим не поспоришь.
Я накормил её орехами. И этого так же не опровергнешь.
Я закрываю глаза, чтобы не слышать причитаний в своей голове, пытаясь отгородиться от них.
СестроубийцаСестроубийцаСестробийца. ТыНастоящийМонстр. Монстр. МыКонтролируемТебя МыКонтролируемТебя.
Монстр.
39
TRIGENTA NOVEM