Господь – наш театр, из века в век мы играем трагикомедию под названием Библия. И перепив, в кровь деремся за главные роли дурака на пасхальном представлении.

Удача дурака должна быть верткой как уж, чтобы проскользнуть меж ног толпы осаждающих неудач, а дурак разинув рот наблюдает как бьется бабочка королек о прозрачное стекло окна, ставшего для бабочки темницей смерти…

Чего жизнь недодала дураку, рассчитываем получить в Раю сами, понятно – мармеладом.

Мысль цепенеет от стыда, когда слово гонит дурь отсебятины, чтобы только сорвать аплодисменты дураков, сбежавшихся потешиться дракой стыда и его слова.

Новое слово, провозглашает и новую ересь для дураков. С яростью инквизиции.

Все изучено до последней клетки разума, больше информации в мозг не впихнешь, только у дурака еще свободно полголовы, чтобы жить в свое удовольствие, разглядывая картинки в букваре.

Пасквиль – глоток живительного воздуха в душегубке обиды за свое ничтожество дурака, не поверившего, что счастье любви из двух половин, большей – душечки и ничтожной – твоей…

Человечность не может быть Законом, Закон не отличает лица дурака даже от буквы Закона.

Писать язык не умеет, дураку самому приходится за него работать, как курица лапой…

Компиляция шедевра – фарш для беззубого ума дурака, произошедшего от коровы.

Сначала было слово дурака , не нашлось там мысли, и слову дурака поверили умные. Потом объявилась мысль, но не нашлось слова, и мысли не поверили даже дураки…

В умной голове голгофа мысли, в пустой каторга дурака.

Слово дите смышленое, и правде угодит, и соврать не откажется дураку…

Образование обтесывает гранит невежества для нужд тротуара.

Истину поверяет ревнивая ложь, выискивая уязвимости, ложь добивается нечеловеческого совершенства истины.

Слава пасет дураков на лугах умных, рассчитывая на их плечах просочиться в историю.

Когда ум ставит точку, мысль пресмыкается перед овациями.

Безопаснее бояться, чем мыслить.

Редактор – мученик литературы, расчищающий путь попсе.

Город бордель цивилизации.

Человек симпатичная скотина – мастерски фальсифицирующая разумность наставлений Бога дуракам…

Земеля симпатичная обезьяна, выдумавшая Бога, штаны и водку, сделавших из дурака джунглей культурного земелю, ловко сочетающего пьяное обезьянье и верующее человеческое в одних штанах…

Водка совершает подвиги дурака, на которые и умный человек не способен, с трезва.

Стаканчик водочки делает любовь добычливее, меня доверчивее, подружку искреннее, последствия предсказуемее даже для дурака.

Следуя логике причинности эволюции, приходится смириться, – древний Бог не походил на человека, современный – на обезьяну, вот грядущий – примет образ беспилотного крылатого робота.

Религия – мысль, паразитирующая на гумусе лени крылатого как петух воображения.

Всевышний не нуждается в пугающем душу обожествлении, Бог есть – непосильная для тела метафора души, от которой требует ленивый разум дурака непосильных душе чудес.

Чудеса – коммерческая алчность дармоеда.

Чудеса – редкий фокус природы, не умещающийся в мозгу потомка павиана-дурака.

Творец – то с чем не может примириться страх практичной мысли даже дурака в плену реальных законов природы, не занимающейся коммерцией…

Бизнес посредник между Творцом и калькулятором дурацкого разума.

Бог – игра разума с самим собой, скучающим в однообразии реальности отягощенной перепроизводством более управляемых дураков, заменяющих власти разум.

Цивилизация – тяжба за человека прыткого скороспелого разума с незыблемостью архаичных основ природы.

В совершенстве есть нечто бесчеловечное, напоминающее человеку о его законченном несовершенстве, неизвестного дураку…

Человечное – исключения из умозрительных законов цивилизации придуманных исключительно для дураков, способных подчинить абстрактное разумное своему съестному.

Законы существуют только у природы, у людей – это юридические прецеденты быта.

Зубы единственная опасность Номо Сапиенса, честно предупреждающая: здесь кончается даже человек-дурак, не ответственный за последствия своей личной свободы.

Натерпевшись от принципиально объективной справедливости разума, душа плачет на груди беспринципно снисходительного произвола смирных в сытости дураков.