История зарубежной журналистики. У истоков журналистики
Настоящее учебное пособие состоит из четырёх частей, каждая из которых преследует собственную цель. В первой из них затрагиваются методологические проблемы изучения истории журналистики, во второй рассматриваются пражурналистские явления Античности и Средневековья, в третьей – изобретение книгопечатания и появление первых газет, в заключительной, четвёртой части анализируется развитие английской печати в XVII–XVIII вв., результатом которого становится формирование важнейших предпосылок становления современной журналистики.
Предназначено для студентов факультетов и отделений журналистики.
МИНИСТЕРСТВО НАУКИ И ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования
«ЮЖНЫЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»
Ростов-на-Дону – Таганрог Издательство Южного федерального университета 2018
Печатается по решению кафедры истории журналистики Института филологии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университета (протокол № 4 от 1 декабря 2017 г.)
Рецензенты:
доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой истории и правового регулирования массовой коммуникации Кубанского государственного университета Ю. В. Лучинский;
кандидат филологических наук, доцент кафедры истории журналистики Института филологии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университета Ю. А. Наумова
Глава 1
История журналистики: необходимое предисловие
«Каков бы ни был предмет истории – институт, нация или научная дисциплина, – его следует определить или обозначить его пределы, чтобы, исходя из этого, можно было проследить его становление», – писал во введении к своей книге «Этапы развития социологической мысли» известный французский социолог и журналист Раймон Арон [5, с. 24].
Однако применительно к журналистике уже этот первый шаг представляется достаточно сложной задачей. «Термин “журналистика” настолько широк… что его невозможно использовать в единственном числе, ничто не в состоянии объединить все те явления, которые ассоциируются с термином “журналистика”, кроме него самого… любое предположение, что нечто, именуемое “журналистикой”, вообще может существовать, было бы малоубедительным обобщением, вытекающим из обманчивого единства термина», – утверждает в одном из своих эссе современный австралийский исследователь Джон Хартли [88, р. 20].
Как ни странно, но Хартли не столь уж далёк от истины. Его американская коллега Б. Зелизер объясняет подобную ситуацию существованием в журналистике как минимум трёх «интерпретационных сообществ», состоящих из её исследователей, преподавателей и самих журналистов. Представители каждого из них склонны рассматривать журналистику совершенно по-разному. Единство взглядов зачастую может отсутствовать даже внутри сообщества, что особенно наглядно проявляется в случае с исследователями. Зелизер насчитывает пять возможных подходов к изучению журналистики: социологический, исторический, языковой, политологический и культурологический. Каждый из них, взятый в отдельности, предлагает свое, уникальное видение журналистики, а их приверженцы, по утверждению Зелизер, так и не сумели найти общего языка, а потому «им не удалось создать целостную картину журналистики, объединяющую воедино все эти подходы для ясного понимания того, чем является журналистика и чем она может быть» [135, р. 30].
Не лучше в этом отношении и ситуация в отечественной науке [1] . Е. В. Ахмадулин рассматривает журналистику как социальную систему [6, с. 9], Л. П. Аполлонова – как социальный институт [3], С. Г. Корконосенко в одной из работ – как общественную деятельность [25, с. 3], в другой – как особую форму познания [24, с. 15], а Е. П. Прохоров в своём «Введении в теорию журналистики» вообще отказался от идеи предложить для неё какое-то одно, исчерпывающее определение, отметив, что понятие «журналистика» «имеет очень широкое семантическое наполнение» и изучать этот предмет «необходимо во всём богатстве его сторон и проявлений» [42, с. 11]. Неудивительно, что М. М. Ковалёва, в течение многих лет преподававшая историю журналистики в стенах Уральского университета, сравнила состояние отечественной теории журналистики с мифом [2] , а проблему согласования теоретических представлений о журналистике с концептуальными основаниями исторических профессиональных дисциплин называла «самой актуальной (и даже болезненной!)» [23, с. 61].
1
Потомственный российский журналист В. А. Аграновский писал под занавес своей карьеры: «Наша профессия… до сих пор, к сожалению, не имеет стройной и всеми признанной теории. Мы и сегодня ещё плохо знаем, что такое журналистика. Форма общественного сознания и средство изменения жизни? Подобно литературе, живописи, музыке, архитектуре, театру и кино – род искусства? Или входит в литературу как понятие видовое, подобно поэзии, драматургии, прозе и художественному переводу?.. Работы многих авторитетных учёных, посвящённые теоретическим проблемам журналистики, при всей их значительности и глубине, содержат взаимные противоречия и не дают, увы, полного ответа на поставленные вопросы» [1, с. 13].
2
Это сравнение лишено у М. М. Ковалёвой негативной коннотации, поскольку, в соответствии с теорией А. Ф. Лосева, она рассматривает миф как донаучную форму организации человеческого знания.
Более того, возникает ощущение, что чем дольше тот или иной человек работает в журналистике или занимается её изучением, тем больше он затрудняется с её определением [3] . «Предложить точное определение для журналистики оказалось на удивление трудной задачей», – признал в 2014 г. профессор Нью-Йоркского университета М. Стефенс [127, р. XIII]. Подобное утверждение, на первый взгляд, выглядит несколько неожиданно, поскольку четверть века назад он не испытывал ни малейших сложностей в этом отношении. Во введении к «Истории новостей», одной из своих центральных работ, он, подобно многим из его коллег, определял журналистику как наиболее лаконичный термин для деятельности по сбору и распространению новостей [126, р. 3].
3
Так, тремя десятилетиями ранее у Е. П. Прохорова всё-таки было для неё единое определение, предложенное им на страницах «Большой советской энциклопедии»: «ЖУРНАЛИСТИКА, вид общественной деятельности по сбору, обработке и периодич. распространению актуальной информации через каналы массовой коммуникации (пресса, радио, телевидение, кино и др.); одна из форм ведения массовой пропаганды и агитации» [43, с. 252].
Во многом эти сложности закономерно вытекают из природы самой журналистики как профессии, которая, по словам всё того же Хартли, в отличие от юриспруденции или медицины, «не способна установить собственные границы, контролировать свои ряды, диктовать стандарты или цены, которая не располагает неотъемлемым набором основополагающих знаний и умений» [88, р. 24].
Журналистика действительно является открытой профессией, для занятия которой не требуется диплом о журналистском образовании, а иногда и вообще какой бы то ни было диплом. Но это не приуменьшает её значимости. Тот же Хартли называет её «самой важной текстовой системой в мире», конкурировать с которой «по масштабам распространения, глубине социального проникновения, разнообразию тем и форм» может лишь драма [ibid., р. 20].
Но вернемся к цитате Р. Арона, где он приводит пример историка, намеревающегося описать историю Франции либо Европы. Для этого он может воспользоваться довольно простым приёмом: обозначить в качестве Франции или Европы некий участок территории между Атлантикой и Уралом, после чего описать то, что происходило на нём с течением времени. «На деле же он никогда не пользуется таким топорным способом, – отмечает Р. Арон. – Франция и Европа – не географические, а исторические понятия, и та и другая определяются единством институтов и идей, опознаваемых, хотя и изменяющихся, и определённой территорией». Более того, сама дефиниция «выводится из двусторонних связей между настоящим и прошлым, из сравнения сегодняшней Франции и Европы с Францией и Европой эпохи Просвещения или господства христианства» [5, с. 24].