Шрифт:
На другое утро я, как обычно, вышел погулять на улицу. И первым делом увидел Сеньку и еще нескольких мальчишек с нашей улицы, занятых игрой в камешки. Как раз в этот момент в конце улицы показалась Ксения. Заметив ее, Сенька хитро подмигнул мне и легонько хлопнул себя пониже поясницы. Похоже, он получил от родителей хорошую взбучку за нашу вчерашнюю выходку.
С тех пор мы никогда не дразнили Ксению…
Здесь мне придется отвлечься от рассказа о ней, чтобы поведать о себе. Потому что без этого просто-напросто не обойтись. Уж слишком тесно оказались связаны наши судьбы. Итак…
Как вы знаете, я врач. Причем потомственный. Отец мой, Николай Иванович Немчинов, служил армейским лекарем. Что до дедушки, то, по рассказам отца, он тоже был врачом, происходил из немцев и будто бы даже лично знавал покойного императора Петра Алексеевича, который его очень уважал и привечал. Что в отцовских рассказах было правдой, а что вымыслом – судить не берусь. Однако в нашем доме хранились старинные немецкие медицинские книги и инструменты. А отец свободно говорил и читал по-немецки и меня этому языку выучил. Судя по всему, мы и впрямь из немцев, оттого и зовемся Немчиновыми. Хотя по рождению я, как и вы, русский человек.
По правде сказать, в детстве я терпеть не мог своей фамилии. Ведь из-за нее соседские мальчишки дразнили меня «немчонком». Зато отец очень гордился и этой фамилией, и связанными с ней семейными преданиями. И твердил, что я непременно должен стать врачом, таким же искусным и знаменитым, как мой дедушка. Увы, отцу не довелось дожить до этого времени: когда мне было лет десять, он внезапно умер от приступа грудной жабы [2] . Врач, лечивший других, он не смог спасти себя самого. К сожалению, такое случается нередко…
2
Грудная жаба — старинное название стенокардии.
Матушка тяжело переживала его смерть. Ведь теперь мы остались без средств. Казенного пенсиона, положенного ей как вдове армейского лекаря, еще нужно было дождаться, а деньги на жизнь требовались уже сейчас. Но больше всего матушку заботили посмертная участь отца и моя судьба. Сколько раз, просыпаясь ночью, я слышал ее приглушенные рыдания. Матушка молила Бога простить вольные и невольные грехи новопреставленного Николая и позаботиться обо мне. Правду говорят: кто горя не знавал, тот Богу не маливался…
Однажды к нам в дом пришел гость. Это был давний друг моего покойного отца, пожилой немец Иоганн Карстен Беккер. Правда, пациенты чаще звали его на русский лад – Иваном Крестьянычем, и добродушный старик нисколько не обижался на это. Мало того, он был доволен тем, что в России его считают не чужаком, а своим. Ведь всем известно – если ты Иван, значит, русский… В отличие от отца, Иван Крестьяныч имел собственную практику, небольшую, но позволявшую ему, одинокому холостяку, жить в достатке. Прежде он частенько приходил к нам в гости, приносил гостинцы, среди которых неизменно оказывалась бутылочка вишневой наливки, которую Иван Крестьяныч откупоривал, заговорщически приговаривая: «Тринкен-тринкен, кляйне-кляйне» [3] , и по нашему домику разносился сладкий аромат сочных, спелых ягод. Вот и на сей раз он не изменил своему обычаю и привез нам полную корзину всякой снеди. По правде говоря, это было весьма кстати: в ожидании пенсиона мы перебивались, как говорится, с хлеба на квас.
3
Выпьем малость (нем.).
Матушка сварила кофе и принялась потчевать гостя. Погода в тот день была ненастная, и потому я сидел дома и мастерил из деревянной чурки корпус для будущего фрегата. Вдруг до меня донесся голос Ивана Крестьяныча:
– А правда ли, Елизавета Александровна, будто ваш сынок знает латынь?
Матушка замялась. Вроде бы ее покойный муж учил Яшеньку каким-то своим медицинским словам. Но была ли это латынь?..
– А давайте его самого спросим! – предложил Иван Крестьяныч. – А ну-ка, Якоб (он всегда называл меня на немецкий лад – Якобом), поди сюда. Скажи мне, как по-латыни будет «вода»?
– Аква! – ответила.
Надо сказать, что незадолго до смерти отец начал учить меня латинскому языку. И потому я знал кое-какие слова и даже поговорки. Например: veni, vidi, vici — «пришел, увидел, победил».
– Гут! – похвалил меня Иван Крестьяныч. – А как будет масло?
– Oleum! – После этого я решил блеснуть своими знаниями. – А касторка по-латыни – oleum ricini!
– Вот-те на! – восхитился Иван Крестьяныч и даже сдвинул на нос очки в золоченой оправе, словно желая разглядеть меня получше. – Прямо как заправский врач! Да такой знаток латыни просто на вес золота! А мне тут как раз помощник нужен… Вот что, Елизавета Алексеевна, не согласитесь ли вы отдать своего Якоба ко мне в услужение? О жалованье договоримся… Вон какой он у вас толковый! Грех такой дар в землю зарывать! А я его тем временем медицине выучу.
Матушка прослезилась. Ведь предложение Ивана Крестьяныча было как нельзя кстати. Теперь она могла не опасаться за мое будущее. А все потому, что ее покойный супруг догадался выучить меня латыни! И никому – ни матушке, ни мне самому – тогда было невдомек, что Иван Крестьяныч просто пожалел нас… что Господь услышал наши молитвы…
Так началась моя служба у Ивана Крестьяныча, продлившаяся семь лет. В чем она состояла? Я должен был сопровождать своего хозяина, когда его вызывали к больным. А потом доставить им из аптеки господина Зейферта лекарства, выписанные по рецептам Ивана Крестьяныча. При этом я имел возможность наблюдать, как он подолгу, с немецкой пунктуальностью и внимательностью опытного врача, осматривает больных, как беседует с ними, как собирает анамнез. Надо сказать, что Иван Крестьяныч придавал осмотру и расспросам больного крайне важное значение.