«Противоестественно лишь то, что безобразно, но жить годами вместе, я признаюсь Вам, заразно», – на ходу нашёлся Космос. Андромеда напряглась, готовая, если что, подпустить очередную туманность, по крайней мере, именно об этом свидетельствовала из неоткуда появившаяся радуга. «Кстати, я у тебя коньяк забыл», – чтобы хоть как-то разрядить ситуацию признался Космос. «Да, спасибо…», – казалось бы, рассеяно ответила Андромеда, но угрожавшая перерасти в очередную туманность радуга стремительно исчезла. «Есть такая работа – делать вокруг себя забавно», – продолжал между тем Космос, – «Чем мы с Вселенной в меру собственной испорченности и занимались, пока нежданно-негаданно не нагрянула ты. Вот скажи, как тебе однопомётность Мефодия с Аглаей?» «Забавно», – вынужденно призналась Андромеда. «А знаешь, чего она нам с Вселенной стоила? Все эти смещения временного континуума, говорящие совообразные, сомнамбулические телепортации, перенаправление меридианов в параллели, шизофрения снов, в конце концов. Это тебе не радугами яроствовать и туманности подпускать по поводу и без, это таких усилий требует, что и выгореть недолго, в дыру чёрную уйти и в анти-пространство завернуться. А тут ты со своей опосредованной ревностью. Нет, чтобы присовокупиться… Я – Космос, я не могу принадлежать конкретно кому-то, потому что я уже принадлежу всем. Э-эх!», – в поисках «козьей ножки» Космос машинально похлопал себя по карманам и, ничего не найдя, в сердцах сплюнул. Где-то в окрестностях созвездия Секстанта прошёл золотой метеоритный дождь…

«А можно и мне, хоть под конец, но всё-таки присунуть свои «пять копеек» в копилочку-то общую? Чай не для мебели здесь присутствую», – из дальнего угла донесся трескучий от долгого молчания тенор Голоса с потолка, – «Совсем старика забыли, на чаи не зовут, мнения не спрашивают, с новобранцами не знакомят… Эх, где они, времена добрые да Засторонние…» И, не дожидаясь на то чьего-либо разрешения, на правах старого хозяина, прокашлявшись и с былой мотивацией, Голос с потолка в миг заполнил собой всё свободное и несвободное пространство: «Дождь… а когда вы в крайний раз гуляли под дождём? Гуляли в хорошем смысле этого слова. Просто и легко, а не испытывая на завтра засуху и желание вспомнить и переосмыслить всё. Что может быть лучше прогулки под дождём… Только первобытный, почти животный восторг от первой искры, первого огня… Какой странный симбиоз – дождь и огонь.

Огонь… Когда вы в крайний раз сидели у костра? Душевно, с близким человеком, а не собирая наутро пустую тару по близлежащему периметру. Что может быть лучше посиделок у костра… Только прогулки под дождём.

Дождь и огонь… Два явления суть взаимоисключающих. Но как же они сочетаются в маленькой песчинке Вселенной – Человеке, когда он гуляет под дождём.

Выходите на улицу, когда идёт дождь! Потому, что только так вы сможете достичь Застороний, сможете постичь Нирвану.»

«У меня есть собственное мнение!» – с пеной у рта пытался что-то доказать Человек вызвавшей его на разговор Вселенной, – «Оно единственно верное, неоспоримое и твоим уж сомнениям подвергаться никак не может! Оно основано на трудах Фрейда, которые я никогда не читал, на цитатах из Библии, в глаза которую не видел, на результатах исследований и научных открытий, о которых я слыхом не слыхивал и знать ничего не хочу. На собственных мыслях, которые меня в последние годы не посещают, и приправлено ещё какой-то неимоверной мутотенью, невесть откуда взявшейся и какими высшими созданиями нашептанной, но это мой самый весомый аргумент. Так что нечего тут со мной спорить и, тем более, пытаться меня поучать! Вот почему я сижу и ничего не делаю? Потому что всё, что мной не делается – к лучшему!» «И как тебе только не стыдно?», – только и смогла возразить ему на это Вселенная. «Круто, правда?», – с самодовольной ухмылкой сплюнул ей в ноги Человек, – «Я – твой крест. Мне тебя и несть». Вселенная молча развернулась на каблуках и сократилась до точки на горизонте познания. «Нет, ну а что я такого сказал-то?», – только и успел вслед ей попытаться промямлить Человек.

«Коль истина в вине, а всё вино во мне, пока не протрезвею я носитель истин», – глубокомысленно продекламировал Космос и перелил Мефодию тягучую чёрную жидкость из своей кружки. Андромеда к месту подпустила туманность, прикрывая интимные места Вселенной, в очередной раз сокращавшейся по вновь загулявшему Человеку, Космос курил контрабандную «козью ножку», Мефодий пил портер Космоса, а Аглая стояла перед каминными часами, слушая их мерный ход. Впереди них была Бесконечность, за ней смутно угадывались очертания Зеркала Жюстины…

Пятая психически-терапевтически-логическая часть радио-спектакля на коротких волнах. С незримым налётом дедушки Фрейда и Карла, нашего, Густавовича Юнга.

«Я – стар. Я – супер стар», – по слогам, но всё-таки выговаривал Космос, – «Супер настолько, что все мои воображаемые любовницы давно повыходили замуж, а некоторые из них уже успели развестись и пойти по второму кругу».

Шёл третий день помужчинских посиделок. Космос и Мефодий, с примкнувшими к ним Голосом с потолка и Гусляром-самодуром, в четыре глотки поглощали запасы портера близлежащего к дому Мефа минимаркета. Пивопровод «магазин-живот-водопровод» работал более чем исправно, и в этом явно прощупывалась рука магазинной кассирши, заприметившей Фодю ещё на позапрошлогодней распродаже, ведь за периметр никто из собутыльников выйти не мог по определению. Изрядно осолоделая компания томилась в ожидании прибытия отошедшего к тому моменту от дел почтового Филина и напросившегося в буквальном смысле к нему на хвост Оказии. Но погода в последние времена суток была явно нелётной, и гости с Кубани-матушки непреодолимо задерживались. Загостившийся со времен недавних потолке кухни Фодиной «однушки» Старый Казак портером явно брезговал, а потому пил свой самограй в одиночку, снисходя до честной компании только в целях пополнения запасов проточной воды, кою использовал в качестве запивки.

«А вот я считаю…», – начал было Мефодий, но полёт шмеля его мысли тот же час был безапелляционно прерван Космосом.» …Считает он, математик! «Мать-и-мачех», евпатий-коловратий! Меф, люблю я людей, которые своей обидой заставляют меня верить, что я – не дурак. На дураков ведь не обижаются? Так что как по матушке я и без тебя прекрасно… считаю, ты мне скажи лучше, как тебя по батюшке звать-величать?» «Александрович я», – совсем з глузду зъихав пробурчал в ответ Фодя.

Не скромность украшает человека, но человек скромность. Если вам говорят, что Вы – гений, смутитесь и, как бы извиняясь, робко возразите: «Ну что Вы, право слово… Можно и на «Ты» … Чтобы Вас не сочли наглецом, не говорите людям правду. Не врите, чтобы не сочли лжецом. И ни в коем случае не молчите – на веки вечные прослывёте трусом. Чувство собственного достоинства – чувство принятия себя в качестве значимого человека. Если «принятия … вне сравнения с другими», то да, оно, несомненно, имеет место в вас быть. Только фокус заключается в том, что «вне сравнения», в чистом виде, в последнее время оно почти не встречается. О чувстве собственного достоинства любят разглагольствовать люди, оправдывающие свои ничем не обоснованные претензии на ничем не подкрепленные амбиции, маскируя под понятием чувства собственного достоинства собственную же гордыню. Нельзя иметь и всё, и сразу, и море, и по колено. Так что, если Вам ущемили достоинство, знайте, ни для чего другого оно попросту не годилось.

«Лексаныч, пойми ж ты, мил мой человек, когда от тебя уходит женщина, она уносит с собой всех тараканов, живущих в её голове», – Гусляр оседлал своего горбункового конька, – «Обитающих в её в животе мотыльков, что слетались вашими бессонными ночами на горящую люстру, уносит тоже. Тебе же остаются только трахающиеся в голове мухи и никуда не девшееся от тебя одиночество. Прошлое никогда не бывает прошедшим, бывшее никогда не бывает былым. Пока в тебе ещё теплятся воспоминания, оно для тебя всё ещё настоящее, пусть «хотя бы» и «всего лишь», и «на один процент». Смирись, не спрашивает – не сплясывай.