— И в море такие есть? — поинтересовалась я.

— В море другое… — уклончиво ответил Киату и, почувствовав слабину в путах, активно зашевелился и стащил верёвки с запястий. Затем принялся помогать озёрным жителям, усердно оперирующим клешнями.

— О чём ты говорил с Шиоу? — спросила я, взволнованно следя за работой рачков, почти перекусивших верёвки на моих щиколотках и бёдрах.

— Правду. Что ты — джива, а я дживари. Что мы направляемся к Сердцу Мира по велению Ока. А эти схватили нас и хотят скормить Марам, королеве их чёртовой. И что миру скоро кранты. Он, кстати, даже не засомневался. Видимо, в их подземных озёрах и реках тоже не всё так хорошо.

— Так он подземный?!

— А? Да, — сказал Киату, словно это было дело обычное. И мне стало отчаянно интересно, кто же там в морях обитает, если моего любимого даже таким страшилищем не испугать?

С участием Киату освобождение пошло быстрее. Скоро мы смогли встать и распрямиться, растереть затёкшие члены. Увы, магические кандалы не снимались, как над ними не трудился Киату.

— Чёрт! — наконец, сдался он. — Переместиться по-твоему мы пока не сможем. Придётся искать какого-нибудь маговзломщика. Твой друг в розочках нам бы сейчас очень пригодился.

— Д-да. — Я обхватила себя руками — в мокром платье было отвратительно. Оно липло к телу, как холодный компресс, выглядело ужасно и вызывало дрожь.

— Замёрзла? — ласково спросил Киату.

Я кивнула. Он подошёл и обнял меня, мокрый, но тёплый, большой и такой родной. Я приникла к нему, глубоко вздохнув. Он поцеловал меня в макушку. Я подняла лицо, коснулась пальцами его подбородка, заглянула в глаза. Как я могла не помнить о нём?! Разве есть на свете кто-то любимее?! Киату тоже долго смотрел в мои глаза с такой трепетной нежностью, что сердце в моей груди расширилось и вдруг захотелось плакать от осознания, что мы можем так никогда и не быть вместе. Мы ведь и не помня, разделёнными, ощущали боль… Не знаю, как он, я точно ощущала. Эту пустоту, нехватку чего-то важного, обман нелюбви и туман беспамятства. Когда мы не знаем, кто мы есть, мы чувствуем боль…

— Ты чего, малышка? — спросил он.

— Хочу быть с тобой, — призналась я. — Всегда! Я люблю тебя!

— И я люблю тебя! — выдохнул он и, приподняв пальцами мой подбородок, поцеловал так нежно, так страстно, так по-настоящему, что на мгновение я растворилась и перестала существовать… А когда вновь открыла глаза, увидела, что мы светимся — не ярко, просто мерцаем мягким, тёплым светом оба. Лягушки и жабанята повысовывались из воды, уселись на круглые листья кувшинок, камни и плавающие сучки, и таращились на нас своими выпученными глазками. Такие милые! И водомерки смотрели. И полосатые бело-голубые стрекозы…

— Ого! — ахнул Киату, тоже увидев мерцание.

— Да! Отчего его не было раньше? — удивилась я.

— Думаю, дело в привязке.

— А теперь как? Не болит? — Я наклонилась к его босой ноге.

Жемчужина выглядела тусклой, и тату на коже посветлело, будто выцвело. Киату тоже наклонился и изумлённо сказал:

— Я совсем её теперь не чувствую.

Провёл рукой по тату — оно осыпалось, словно старая краска. Коснулся жемчужины — она треснула и выпала, оставив лишь крошечную ранку. Затаив дыхание, я распрямилась и провела рукой по татуированной половине его спины, узоры тоже осыпались, будто были нарисованы песком. Киату с таким ж успехом избавился от второй жемчужины на сгибе локтя. А потом взглянул на меня сияющими глазами:

— Ура, Тася, ура!!! — громким шёпотом воскликнул он, словно боялся вернуть тёмное колдовство криком или неверным движением.

— Ура!!! — ответила я и бросилась к нему на шею, сумасшедшая от счастья. Мой! Мой! Самый мой! Самый любимый! Самый красивый! Самый лучший! Самый-самый! Но главное — со мной!

Тася

Мы пили друг друга так страстно и неистово, словно хотели насытиться впрок любовью, нежностью и ощущением друг друга. Тепло любимого человека — разве может что-то быть бесценней?! Когда касаешься кожи и знаешь, что вот он, родной, так близко… Когда видишь глубину в глазах напротив или, наоборот, прикрытые веки, пушистые ресницы. Когда его пальцы обжигают спину, прижимают к сильному телу, крепкому и надёжному, как скала, и всё на свете исчезает, кроме этих прикосновений, этого шёпота, дыхания, кроме этого момента… И я уже решила, что хочу этого — хочу, чтобы мы стали не просто женихом и невестой, а мужем и женой перед небом и миром, а главной друг перед другом. Прямо сейчас! Кажется, Киату решил то же самое… По телу пробежали вибрации электричества, оно закрутилось в жгуты и вихрями осталось в теле, сконцентрировав энергию внизу живота. Покалывание, волны, жар, непреодолимая тяга к Киату, словно оба мы вдруг стали намагниченными, всё это лишило мыслей, ускорило движения, сделало дыхание горячим…

Всплеск позади и мощный фонтан холодных брызг по спине заставил нас вернуться в реальность. Мы, ещё дрожащие, сумасшедшие почти, обернулись. Кажется, вибрации от нас вместе со светом разлетелись в разные стороны, будто от маленького, едва заметного ядерного взрыва… Голова у меня кружилась от сладости и нетерпения.

Увы, мы больше были не одни — озёрный хозяин Шиоу вынырнул на островок, пришлось потесниться. От гигантского ящера пахло тиной, илом и речной рыбой, чешуйчатая кожа выглядела бронёй, а лапы с перепонками могли одним махом лишить нас жизни. Но Шиоу, увидев мерцание света, облаком окружавшего нас, почтительно поклонился и отступил назад, в воду. Прошипел, проскрежетал, проквакал что-то, и Киату, придерживая меня за талию, ответил ему тем же мистическим шипением, от которого у меня вся спина покрывалась мурашками.

— Что он сказал? — спросила я, когда Шиоу развернулся и махнув хвостом, пустился вплавь по поверхности, слишком похожий на крокодила, прикрывшего плотоядные жёлтые глаза.

— Что до Северных скал можно проложить путь по подземным рекам, чтобы оставаться невидимыми для недругов. А ещё что для него — большая честь и благословение, если дживари овладеет дживой на его озере. И он подождёт, когда мы будем готовы продолжить путешествие.

Я густо покраснела. Киату рассмеялся, не выпуская меня из раскалённых рук: