Мысли мешались в голове. Настроение постоянно менялось: то Маша радовалась и бодрилась, что Вселенная, Господь Бог и иные высшие силы не могут не присмотреть за таким важным и полезным человеком, как она, несущим столько добра людям. То, наоборот, падала духом, ощущая себя паразитом и лишним человеком, зря коптящим небо и путающимся у мироздания под ногами.

По телевизору шел какой-то фильм, судя по деталям происходящего на экране – кинокомедия. У Маши не было сил следить за сюжетом. Но ТВ она не выключала: в тишине квартиры ей казалось, что вот-вот на нее упадет потолок, следом сложатся стены. И вопрос опухоли тогда решится сам собой, о ее зло- или доброкачественности узнает только патологоанатом.

Она лежала, грызла пошлые семечки (о, мама, видела бы ты этот подбородок в шелухе и забитые мелкими черными крошками межзубные промежутки!) и пыталась разговорить мироздание. «Дорогое мрзд! – вежливо и немного заискивающе обращалась к нему Маша. – Тварь ли я дрожащая, как говорил классик, или право имею? В смысле, право жить. Достойна ли? Или это начало конца?» Маше стало грустно. «Следующий мой мужик должен быть сварщик, – собирая мусор с кровати, подумала она. – Связь с мозгом явно нарушена. Надо перепаять соединение».

На память ей невольно пришла история с отцом, ушедшим из жизни пару лет назад. Раковая опухоль в желудке была, по словам врачей, выявлена слишком поздно. Отца до поры до времени ничего не беспокоило. А потом так быстро покатилось все – как с горки: диагноз – операция – пара курсов химиотерапии – сильные боли и уколы наркотических обезболивающих – смерть. Она хорошо помнила, как мучился во время химии отец. В самом начале, еще после операции, когда злокачественный характер опухоли был только что подтвержден, он отказывался от лечения. Говорил, что хочет дожить сколько Богом отпущено и не мучить себя химиями и операциями. На активном лечении настояла мать: она очень любила мужа и старалась сделать все возможное, чтобы он выжил. Не помогло.

Теперь, кажется, Маша больше понимала отца, хотя, несомненно, это очень тяжелый выбор, между «провести отпущенные месяцы в покое» и «провести отпущенные месяцы в больничной суете и мучениях от тяжелого лечения», когда конец все равно один. Интересно, сожалела ли мать о своем решении, о том, что надавила на отца и заставила начать-таки лечение? Жаль, что ее теперь не спросишь: угасла в течение шести месяцев после ухода мужа. Никаких особенных болячек врачи у нее не нашли, просто заснула и не проснулась, во сне остановилось сердце, на которое она никогда не жаловалась. Маша знала истинную причину происшедшего: мать не смогла жить без отца. Они всегда были вместе, как два попугайчика-неразлучника, и жизнь ее стала невыносимо пустой и бессмысленной после его ухода.

Теперь, получается, и Маша может встать перед аналогичным выбором. Только решать вопрос о том, сдаться или бороться, она будет для самой себя.

Наконец майские каникулы были позади, пора было выходить на работу. Маша была даже рада тому, что есть объективная причина вытащить себя из болота депрессии за волосы, как Мюнхгаузен, и отправиться на работу, так ее замучили мысли о состоянии здоровья и предстоящей операции. Стоял жаркий, почти летний май, напоминавший о том, что он вообще-то весенний месяц, лишь прохладными вечерами, приходившими на смену жарким дням.

Пару недель Маша еще придумывала отговорки, для того чтобы избежать похода в клинику с целью назначения точной даты госпитализации. Потом взяла себя в руки, да и Геля на нее насела: решила начать с похода к онкологу, для предварительной консультации. Правда, никакой особой ясности визит этот в ее ситуацию не внес. Анализы на онкомаркеры, во множестве сданные ею, ничего ясного не показали, запутав картину еще больше. Врач лишь подтвердил необходимость срочной госпитализации и операции, после которой на основе гистологического исследования того, что вырежут из Машиного живота, и будут сделаны окончательные выводы о характере опухоли и прогнозы на дальнейшую жизнь.

Маша тянула время, боясь решиться на операцию. Ей казалось, что это будет чем-то совершенно необратимым: приняв решение и улегшись под нож хирурга, она окажется беззащитной и беспомощной, будто сорвется с горы, и хода назад уже не будет. У нее отрежут полживота, и встанет она с операционного стола не совсем женщиной. Интересно, на место вырезанного ничего не вставляют, никакого муляжа? Это же прямо дырка у нее будет, она в Интернете смотрела: ей предстоит лишиться изрядного куска внутренностей, если вдруг что-то пойдет не так и опухоль уже задела внутренние органы.

Машу пугали предстоящая госпитализация, абсолютная неспособность повлиять на то, что с ней будут делать и чем в итоге дело закончится. Сейчас, пока окончательное решение не было принято, пока она не сказала своего финального «да» и день операции еще не назначен, есть иллюзия того, что она, Маша, – хозяйка положения, как скажет, так и будет, а не эта чертова опухоль, нависшая над ней мрачной тучей. Она искала в сети фильмы про страшные болезни с хеппи-эндом, примеривала ситуации и поведение героинь на себя. В общем, колдовала, медитировала, копалась в себе – все, что угодно, лишь бы потянуть время.