– Ну что, славяне? Вперед – на Запад!

Ба-бах! С потолка посыпалась бетонная крошка. Марат наклонился, прикрывая от пыли котелок, в котором решил заварить чай. Я, лежа на большом матрасе, неизвестно кем притащенном в наш полуподвал, приоткрыв глаз, следил за кашеварящим Шарафутдиновым. Хоть кипятку похлебать, и то дело. Третий день мы воевали без горячей пищи. Хорошо еще вещмешок с сухарями, заныканный хозяйственным Пучковым, не потерялся. А в городе творилось черт те что. Слоеный пирог. Да был бы еще город, понятно… Но вот Богодухов городом назвать было тяжело. Непомерно разросшаяся деревня. Хотя и четырехэтажки встречаются. Вот в подвале одной из них мы и отдыхали. А после того как эта поганая самоходка раздавила нашу полевую кухню, отдыхать приходилось на голодный желудок. Правда, долго после этого она не проездила. Леха, глядя совершенно круглыми глазами, как StuG.III, она же «артштурм» подмяла под себя кухню, сразу выбросившую в морозный воздух облако пара, издал горлом странный звук и, не пригибаясь рванул к месту преступления. Похоже, главный желудок нашей группы впал в полное отчаяние от перспективы очередной раз остаться голодным. Кричать было бессмысленно, и я с Бахой и еще четырьмя незнакомыми пехотинцами понеслись следом, на ходу отсекая от самоходки немецкую пехоту. Пешие фрицы, попав под фланговый огонь, сначала заметались, а потом отошли к развалинам церквушки. Пучков же, добежав до медленно ползущего «артштурма», с ходу швырнул гранату под гусеницу. Попал удачно— гусянка слетела. А потом, вскочив после взрыва, ловко запрыгнул на броню и сунул в приоткрытый люк две феньки – одну за другой. Повезло гаду прожорливому – боезапас не рванул, только из распахнутого двойным взрывом люка к небу поднялся дымок. Добежав до недвижимой самоходки, попадали за ней и начали отстреливать немцев, опять полезших от церкви. Но минут через пять в тылу у фрицев появилась наша пехота, и это сразу сбило наступательный порыв немчуры. Человек пятнадцать из них успели убежать, а еще трое, пометавшись, поняли, что дело швах, и, побросав винтовки, задрали руки. Влепив вечно голодному Лехе подзатыльник, пошли к нашей кухне. Возле нее уже задумчиво стоял повар Степаныч, успевший во время самоходного наезда смыться. Пучков, глядя на разлитое по грязному снегу варево, голосом ослика Иа, глядящего на лопнувший шарик, спросил:

– А что это было?

– Гуляш был…

Повар повздыхал, глядя на смятое орудие производства, но потом твердо пообещал что-нибудь придумать. Степаныч был мужиком ушлым, и в его способности найти выход я не сомневался. Правда, вот уже третий день никакого варианта ему не подворачивается….

– Илья, чай будешь?

Открыв оба глаза, увидел подошедшего Марата с дымящейся кружкой.

– Спрашиваешь!

Забрав слегка погнутую посудину, грея руки, начал прихлебывать кипяток, вспоминая, как все начиналось…

Стратег из меня все-таки никакой. Ставка вовсе не собиралась устраивать котел-бассейн всей группе армий «Центр». Проломив оборону, наши за первые два месяца наступления подошли к Курску и Смоленску, только создавая угрозу окружения. Фрицы намек поняли и после того, как под Вязьмой была практически полностью уничтожена окруженная группировка, неспешно откатывались на Запад, правда, огрызаясь все сильнее и сильнее. Зато на севере и на юге дела творились гораздо более солидные. Была взята Печенга, Петрозаводск, Выборг, бои шли уже под Псковом. А у нас на юге, Юго-Западный и Крымские фронты сходящимися ударами взяли Днепропетровск и подходили к Полтаве, отрезав-таки армию Паулюса от основных сил. Видно, планида у него такая. Не мытьем так катаньем кирдык его армии светит. Не под Сталинградом, так под Харьковом. До них, похоже, только сейчас весь ужас положения стал доходить. Гитлер-то еще осенью развонялся до невозможности и запретил оставлять Харьков. Вот там сейчас и идут основные бои. А так как зима в этом году вообще запредельно холодная, то фрицы, оставшиеся без теплого обмундирования, потихоньку вымерзают. Да и с горючкой у них напряги. Сдержав два мощных удара немцев, направленные на вызволение неудачливого командующего 6-й армией, наши прочно удерживали позиции по реке Ворксла на севере и в районе Кировограда на юге. Тут еще Черноморский флот совершенно неожиданно для всех устроил налет на Констанцу. Левитан в сводке минут пять только названия кораблей перечислял, что в походе участвовали. Мореманы пожгли у румын нефтяные терминалы и ушли практически без потерь. Погода была крайне хреновая, поэтому немецкие самолеты и не сумели устроить мстю. Да и на Балтике, кстати, началось активное траление немецких минных полей. Похоже, там тоже чего-то готовится.

А в этом самом Богодухове поначалу было спокойно. Здесь мы и расположились, после того как вышибли немцев из города. Пять дней назад Колычев с Серегой умотали в Москву, то есть Иван Петрович в Москву, а Гусев в Балашиху. Ну а еще через день – началось… Из окружения пыталась пробиться очередная группировка, и бои в этом городке по напряжению стали приближаться к харьковским, что были в начале зимы. Ей навстречу выдвигался Манштейн, с остатками своих танков, тех, что не пожгли во время предыдущих ударов. Но опять застрял. Нарвавшись на бригаду тридцатьчетверок, которые при поддержке новых СУ-85 расколошматили две трети немецкой техники, фрицы слегка охренели. «Тигров» у них еще не было, а модернизированные «четверки» даже с новыми орудиями не могли тягаться с истребителями танков. Зато те, кто остался под Харьковом, всеми силами рвались соединиться со своими. Правда, не как наши в сорок первом – разрозненными толпами, зачастую без командования и связи. Немцы и здесь проявляли склонность к орднунгу. Пробивались, не теряя взаимодействия с остальными частями. Поэтому пресечь такие попытки стоило нам большой крови…

Возле лестницы послышались голоса, и в подвал ввалился Степаныч. Все головы сразу повернулись к нему. Повар разгладил усы и, гордо оглядев народ, сказал:

– Ну что, товарищи бойцы и командиры. Обед доставлен!

Вот так ни фига себе! Мы ломанулись на улицу. Там уже вовсю гремели котелками пехотинцы и какой-то незнакомый мужик в немецкой шинели щедро отсыпал каждому, быстро орудуя большим черпаком. Вот те на… откуда у нас взялась немецкая кухня? Да еще и фриц с поварешкой? Наш повар объяснил, что это он и ребята со второго батальона после проведения грамотно спланированной и тактически безукоризненно исполненной операции захватили сей трофей прямо из-под носа у немчуры. Тевтонцы, видя, что обед тырят прямо изо рта, ломанулись в погоню. Но через квартал нарвались на плотный огонь засадного взвода и вынуждены были отступить. Бонусом к кухне на колесах оказался немецкий кашевар. Помощников у него ухлопали, а немецкого шеф-повара Степаныч лично гнал пинками перед собой. И теперь, припахав пленного на раздаче, наш героический работник кухни рассчитывал стрясти с него массу разных рецептов, так как немец был не просто человеком, прошедшим армейскую школу поваров, а на гражданке работал в ресторане в Мюнхене.

– Степаныч, как ты это у него узнал? Ты же по ихнему ни бум-бум?

– А я все больше жестами….

Наш кормилец, хитро улыбаясь, погладил здоровенный кулак. Тут и я разглядел, свежий фингал у фрица под глазом. А вспомнив анекдот в тему, как наши кузнецы раскрыли-таки секрет дамасской стали, начал ржать. Узнали они его очень легко – без всяких долгих проб и опытов. А просто, подойдя с горячими щипцами к пленному персу, знающему тайну, предложили:

– Ну что басурманин – давай рассказывай!

Захлебываясь смехом, рассказал анекдот остальным, для доходчивости показывая на Степаныча и заискивающе улыбающегося немца. Тут уже ржать начали все. А что – живые, сытые, чего еще солдату надо? Но с другой стороны, примета – кто много смеется, тот потом поплачет, – сработала. Этим же вечером меня чуть-чуть не ухлопали резвые немецкие окруженцы…

В Богодухов подошли свежие части для уничтожения прорывающейся группы, и мы уже было вздохнули с облегчением, но вот нарвались. Причем нарвались на эсэсовцев. Эти козлы воевать умеют и в плен стараются не попадать. Не любят их в плену, до смерти не любят. Поэтому дерутся умело и до последнего. И вот сейчас, возвращаясь в свой подвальчик, в сопровождении группы пехотинцев, повернув за угол большого дома, нос к носу столкнулся с детиной в зимнем камуфляже. За ним виднелись еще несколько фигур. Влепив стоящему передо мной стволом под ложечку, засадил длинной очередью по остальным. Но отскочить назад не успел… По ноге как кувалдой влепило, и я сразу упал. Боли сначала даже не ощущалось. Сгоряча попробовал вскочить, но нога подогнулась. На этот раз брякнулся на спину. А вокруг уже кипела драка. Наши дернулись вперед, пытаясь вытащить меня, а фрицы ломанулись, рассчитывая прорваться. Стрельбы почти не было, потому что все сразу перемешались. В темноте раздавалось только пыхтение, маты, крики да буцкающие удары. Наступивший на меня немец чуть дух не вышиб, но я ему отомстил, ударив здоровой ногой по коленке. Влепил удачно, потому что этот мамонт упал рядом, заходясь в крике. И тут, из пролома, вылезли еще человек десять. Ситуация сразу повернулась не в нашу пользу. Рванув из разгрузки гранату, завопил:

– Ложись!

И кинул ее в молча бегущих к нам фрицев. Бабахнуло хорошо. В смысле кинуть получилось удачно. Прямо под ноги набегающим. Трое упало, и в этот момент заговорил ППШ. Баха Абаев, наш следопыт с Алтая, садил по нападавшим на расплав ствола. Ввиду маленького роста и субтильного телосложения, он как-то сразу выпал из драки и, подпрыгивая возле подъезда, не решался открыть огонь, из опасения зацепить своих. А увидев отдельную толпу фрицев, среди которых не было фигур в наших шинелях и полушубках, сразу показал себя во всей красе. Упало трое эсэсовцев, потом еще двое, а потом возле меня упала граната. Немецкая колотушка. Будь нераненым, успел бы к ней подскочить и откинуть – у нее запал долго горит. Но только и смог, что перевалил через себя орущего фрица, которому я ногу сломал, пытаясь хоть как-то им прикрыться. Успел даже крикнуть: