Сейчас на Дружинниковской улице было пустынно. Анатолий шёл мимо белого бетонного забора, огораживающего стадион. Здесь развернулся импровизированный мемориал. Красные и чёрные ленты на деревьях, на заборе фотографии погибших, их биографии, полузапрещённая пресса.

Анатолий приблизился, скользнул взглядом по подборке стихов на истрёпанном газетном листке. Было уже почти темно, но он всё же прочитал несколько строк.

“Опять мы отходим, товарищ,

Опять проиграли мы бой,

Кровавое солнце позора

Заходит у нас за спиной”.

Анатолий моргнул, взгляд скользнул ниже и выхватил середину стихотворения.

“И, вынести срама не в силах,

Мне чудится в страшной ночи –

Встают мертвецы всей России,

Поют мертвецам трубачи.

Беззвучно играют их трубы,

Незримы от ног их следы,

Словами беззвучной команды

Их ротные строят в ряды.”3

Анатолий никогда специально не изучал поэзию, но от природы чувствовал её. От простых чеканных рифм по спине пробежала дрожь. Он проглядел еще парочку столбцов разных авторов.

“Тьма понадвинулась с севера,

Ночь – не бывает длинней,

В поле, костями усеяно,

Вышел пророк Еремей.

Ходит неслышной он поступью,

Посохом ищет земли.

Русские грустные косточки

Сплошь по земле полегли.”4

Взгляд остановился ещё на одном обрывке текста… Дожди намочили газету, часть слов уже не читалась.

“…

Гляжу на платок твой узорный,

На сумрачный лик молодой.

Тот берег ………. озёрный

Смеётся над нашей бедой.

Тот берег уже – заграница,

Сбиваются льдины в затор

И трещина грозно змеится,

И надвое делит простор.”5

Все стихи были полны до краёв горечью поражения. Но всё же за отчаянием и безысходностью таилась какая-то скрытая энергия, сжатая до предела пружина, и при малейшей возможности она неизбежно должна была развернуться – ибо законы физики нельзя нарушить, в отличие от всех прочих.

Но его личная пружина уже развернулась.

Он не обдумывал, хорошо ли поступил, будучи уверенным в правильности своего выбора. “Делай что должен, и будь что будет”. Анатолий чувствовал себя освободившимся от тяжёлой ноши, и вообще ни о чём серьёзно не думал, просто шёл по родному городу, чувствуя себя на этот вечер освобождённым от всех обязанностей и обязательств. Это было его время, принадлежащее лично ему, что не так уж часто бывает в жизни человеческой.

Он двинулся дальше, миновал стадион, прошёл по Горбатому мосту – маленькой каменной арке, давно позабывшей, как под ней струилась вода маленькой речки, многие годы заточённой в подземную трубу, и двинулся дальше по Конюшковской улице. Впереди виднелась набережная. На другой стороне реки красовалась одна из семи сталинских высоток – гостиница “Украина”. Монументальное здание казалось незыблемым, но Анатолий в свои двадцать с небольшим лет уже не верил в незыблемость. За шпилем метались клочья облаков, внося в открывшуюся глазам Анатолия картину какую-то грозную тревожность. Он поёжился от внезапного озноба, в первый раз с момента выстрела в старом доме.

Творения рук человеческих хрупки, если их не оберегать и не поддерживать, они рано или поздно будут уничтожены людьми другой культуры, либо поглощены природой, не знающей сентиментальности. Он не хотел бы, чтобы такое случилось с тем, к чему он был привязан. Но разве возможно этого избежать?

Анатолий пересёк Краснопресненскую набережную и пошёл через Новоарбатский мост. Где-то посередине моста он обернулся. Освещённое здание бывшего парламента было обманчиво белым, но внутренним зрением он всегда видел его двухцветным, с чёрными верхними этажами. Стреляли в него как раз с того места, где он сейчас стоял. Правее маячила вторая высотка, очень похожая на “Украину”, да и на остальные пять их сестёр, но чуть плотнее, коренастее – жилой дом на Кудринской. А ещё правее распахивалась серо-синяя книжка московской мэрии.

С Новоарбатского моста Анатолий вышел на Кутузовский проспект, а оттуда минут через пять повернул налево, на Украинский бульвар.

Было уже совсем сумрачно. В лицо дул сырой ветер. Чёрные мокрые кусты шевелили ветвями-щупальцами. Фонари не горели. Анатолий споткнулся на разбитом асфальте, нога поехала по грязи, но он удержался на ногах и перескочил на твёрдую поверхность. Впереди, за кустами, мелькнула фигура, кто-то шёл в сторону Кутузовского. Анатолий сделал несколько шагов вперёд. Навстречу вынырнул человек в разорванной куртке, без шапки, с всклокоченными тёмными волосами и измождённым, дёргающимся лицом, оценивающе зыркнул на Анатолия и отступил в сторону. Анатолий тоже отклонился. Они не столкнулись, лишь притёрлись рукавами. Когда несколькими секундами позже молодой человек на всякий случай оглянулся, встречный уже растаял в сумраке.