– Поставь меня, – распорядилась я, когда мы добрались до лестницы.

– Но почему?

– Прошу тебя…

Он подчинился, я старалась устоять на здоровой ноге, а он поддерживал меня, обхватив за талию.

– Поезжай, мы разберемся. Ты сам сказал, что уже поздно, к тому же ты все равно не можешь остаться… Так что иди.

– Мне очень…

– Ш-ш-ш… ты уже говорил. Поцелуй меня и беги.

– Давай, пошли, – прервала наш диалог Бертий. – Тебе нельзя так долго стоять.

– Ты права.

Эмерик с перекошенным лицом наклонился ко мне и очень крепко прижал свои губы к моим.

– Я тебе завтра позвоню.

Его сменил Сандро, взяв меня на руки.

– Ничего себе, нельзя трескать столько шоколада!

Я расхохоталась. Какое счастье, что он здесь и может разрядить атмосферу.

– Двинулись! – объявил он.

Я бросила последний взгляд на Эмерика, который пятился, не сводя с нас глаз. О чем, интересно, он думал, видя меня, страдающую, на руках у другого мужчины? Сможет ли он заснуть сегодня ночью? Станет ли искать успокоения в ее объятиях? Нельзя об этом думать. Бертий шла впереди, следом Сандро нес меня, и я потеряла Эмерика из виду. Гнетущая тишина накрыла нас. Сандро был весь внимание, стараясь, не дай бог, не споткнуться и не повторить мой подвиг. Хватало и одного раненого на вечер. Я хотела бы облегчить ему подъем, но это было невозможно. От боли меня тошнило, ныло под ложечкой, я балансировала на грани обморока. Как бы я хотела, чтобы мучения прекратились, однако догадывалась, что это только цветочки и все еще впереди.

Мягкое освещение квартиры было для меня словно защитный кокон, и на время мне стало как будто немного легче. Бертий раскидала на моей кровати подушки и подушечки. Сандро осторожно положил меня, после чего обессиленно свалился в кресло. Бертий тут же протянула мне большой стакан воды с растворенной таблеткой обезболивающего.

– У тебя есть лед в морозилке, сейчас я принесу. Что еще тебе сделать? – спросила она.

– Спасибо… Как тебе сказать… Мне бы наконец-то попасть в туалет.

Оба они в изумлении уставились на меня, а потом разразились хохотом. Невыносимое напряжение в мгновение ока рассеялось. Мы ненадолго поверили, что все уладится.

Полчаса спустя я уже была готова ко сну, моя нога покоилась на подушке, рядом со мной лежал запас льда. Я изо всех сил сдерживалась, чтобы не показать им, как мне больно.

– Идите домой, вы устали, я справлюсь сама. Честное слово!

– Я-то останусь, даже не пытайся торговаться, – ответил Сандро. – А вот ты, Бертий, возвращайся к Стефану и мальчикам и ложись спать.

Я кивком подтвердила, что она может идти. Бертий вызвала такси и присела на кровать рядом со мной.

– Ортанс, я уступила тебе с больницей, но, можешь поверить, жалею об этом. Ты обязательно должна пойти к врачу прямо с утра.

– Посмотрим.

– Не валяй дурака! Ты видела, что с твоим голеностопом? Чего ты хочешь добиться? Чтобы стало еще хуже? Я не позволю тебе, и не надейся! Завтра позвоню Огюсту, пусть пришлет своего врача. Это даже не обсуждается.

– Она права, – поддержал Сандро. – Судя по виду этой штуковины, ты как минимум порвала связку.

На лице Бертий было написано, что она согласна с диагнозом. Значит, нас трое, тех, кто так думает. К тому же они не знали, что моя нога уже много недель шлет сигналы тревоги. Я боролась с подступающим страхом, но он был сильнее, и я ничего не могла с ним поделать. Я пыталась успокоить отчаянно стучащее сердце. Ни за что нельзя показывать, как я напугана.

– Давайте выслушаем врача, прежде чем паниковать, хорошо?

Она встала и нежно поцеловала меня.

– Спасибо, Бертий.

Она открыла рот, чтобы ответить, но спохватилась. Я смутно догадывалась, о чем она собиралась заговорить. К счастью, в последнюю минуту она решила пощадить меня. На сегодняшний вечер.

– Поблагодари от меня Стефана и, главное, скажи ему, пусть перестанет грызть себя. Я и только я виновата, что упала.

Она мне улыбнулась, поцеловалась с Сандро и умчалась к своей семье.

Сандро ушел в ванную, а я, морщась, приняла более удобную позу и на несколько минут погрузилась в созерцание потолка. Я была без сил, у меня все болело, даже зубы, которые я стискивала, чтобы скрыть свои мучения. Я понимала, что уснуть мне будет нелегко. Эмерик забыл прислать традиционную эсэмэску. Этот вечер так и останется странным до конца. Впрочем, может, оно и к лучшему – не придется терзаться из-за невозможности ответить ему, а ведь мне так хотелось поделиться с ним своим страхом, паническим ужасом, который охватывал меня при мысли о том, что может быть с ногой. Мне бы так хотелось вдоволь выплакаться у него на плече, чтобы стало легче, опьянеть от бесконечных слез и уснуть, прижавшись к нему. Он был нужен мне. Его со мной не было.

Мое тело – мой самый верный союзник, я всегда в него целиком и полностью верила, и оно меня ни разу не предавало. Я была к нему внимательна, заботилась о нем, оно было моим рабочим инструментом, как объяснила Эмерику Бертий, более того, мое тело – это я сама. С самого раннего детства оно делало меня счастливой, было моим оборонительным оружием для борьбы с печалями, помогало жить и выражать себя. Оно помогло мне не сломаться после утраты родителей, я цеплялась за него, чтобы удержаться на плаву, справиться с горем, сохранить какие-то силы. Я и представить себе не могла, что оно вдруг подведет меня, покажет, что у него тоже есть свои слабости. Мне казалось, что я погибаю. Последние два с лишним часа, когда меня носили и перекладывали с места на место, были нестерпимы. Зависимость вгоняла в отчаяние. Сегодня вечером, принимая во внимание состояние моего голеностопа, другого выбора у меня не было, но мне казалось, что я вдруг стала вещью, что обо мне говорят так, будто меня здесь нет, и никто не спрашивает моего мнения. У меня чудесные друзья, я знала, что они возятся со мной не по принуждению, но я отказывалась висеть на них мертвым грузом. Меня сводила с ума сама мысль о том, что они должны будут следить за мной, заботиться, как о больной, беспомощной. Не важно, что на меня свалится после визита врача, я разберусь со всем без их помощи, ни о чем не прося.