Шрифт:
Итак, любовь матери где-то есть, но она спрятана за мировоззрением. В итоге ребенок может обижаться на маму, что она мало его любит. Однако уже сама эта обида означает, что он знает, как она должна любить. Это возможно только в том случае, если ты знаешь, что мама вообще любит тебя. Любит, ты это видел, а потом вдруг стала любить меньше.
Следовательно, мы все видели материнскую любовь, мы все её знаем, и могли бы составить себе о ней понятие, да вот сложности мировоззрения и культуры мешают…
И все же, попробуйте вспомнить, когда вы однозначно чувствовали, что мама любит вас. Отсеките слои заботы, отсеките её знания, как надо правильно показывать любовь, просто вспоминайте. Просто удерживайте себя, глядящим в сторону любви своей мамы.
И если вы будете упорны, вы прорветесь сквозь свои знания о ней, сквозь ее знания о том, как надо испортить жизнь любимому чаду, и вдруг ясно, будто всегда умели, увидите странное движение в вашу сторону, которое совершает нечто, выходящее из её груди. Оно предшествует всему, что она потом скажет или сделает. И даже тому, на что вы рассердитесь или разозлитесь. Оно до её слов и поступков, как основа, как волна, вызывающая их.
Это движение души.
Оно чисто и просто, но проходит сквозь слои культуры в нашем сознании, сквозь лопоть, как называли это мазыки, и мгновенно искажается, становясь умным и правильным…
И всё же: вы видели движение её души к вам, видели неоднократно.
Его что-то вызывает. Думаю, вы догадались, что.
Сквозь образы миров [3]
Пока ребенок маленький, мама счастлива. И бабушки счастливы. Почему-то младенец считается ими ангелочком. Не иначе как потому, что он дарует им счастье, а подлинное счастье доступно лишь в раю… Но как он дарит мамам и бабушкам счастье? Ведь он вовсе ничего такого не делает, он просто живет, растет, учится быть тем, что этого же самого счастья будет их лишать, когда чуточку подрастет!
3
Глава из книги А. Шевцова «О понимании». Иваново: Издательское Товарищество «Роща Академии», 2013.
Вот это последнее очень важно для понимания. Мамы и бабушки обучают младенца быть тем, чем он станет, пройдя сквозь их руки. И это, во что он превратится, благодаря их усилиям, украдет у них то блаженное состояние, которым они так наслаждались, пока он был бессмысленен и беспомощен. А что он обретет? Способность ходить, брать вещи и есть сам? Этому бабушки и мамы только радуются. Способность говорить? И этому они тоже радуются. Способность думать? Разумность?
Нет, он обретет с их помощью определенное воспитание, которое все убьет. В сущности, он начнет вторить своих родителей и других детей, которые вторят своих родителей, и счастья больше не будет. Следовательно, есть основа, которая прекрасна, как все младенцы, и есть дополнения к ней, своего рода напластования, которые эту красоту убивают вместе со счастьем.
Как эта основа и эти поверхностные слои соотносятся с пониманием?
Ну, то, что в нашей культуре лишнего понимания нет, это я даже рассматривать не буду. Воспитание наших детей их пониманию не учит. Так что, если счастье зависит от понимания, воспитание, принятое в нашем обществе, счастью не способствует.
Но почему женщины так счастливы, пока возятся с младенцами? Разве там есть понимание? Ведь ребенок не может говорить, а значит, он не может высказать себя. К тому же, он, как говорит народ, несмышленыш. Иными словами, он еще не разумен, и сам думать о том, как понять маму или бабушку, не будет и не умеет. Но они счастливы! Может быть, вопрос не в понимании?
В понимании, в понимании!
Счастье – это не только, когда понимают тебя, но и когда понимаешь ты.
Пока ребенок мал, у него нет лишних образов, и количество желаний у него мало. Всего несколько: есть, спать, испражняться, полетать на руках, устранить боль, смотреть на мир… Их все можно перебрать вместе с пальцами рук и перепробовать. И, чаще всего, ты попадаешь в то, что остановит его плач. Ты поняла, он больше не кричит, это счастье!
Пока у дитя нет разума, точнее, лишнего разума, у него нет и лишних образов и лишних желаний. Угадать, что он хочет, гораздо проще, чем понять взрослого ребенка. Это можно сделать простым перебором возможных и привычных действий, для этого не надо думать, достаточно шевелить руками и не лениться. А для недоспавших мамаш, которые во время кормления грудничка находятся в состоянии почти клинического сумасшествия от перегрузок, это единственное, на что они способны.
И главное, не думать и не делать усилия понимания!
Счастье этой поры оказывается не наслаждением от общения с тем, кого понял, а удовольствием от покоя, который можно достичь самыми простыми телесными действиями и усилиями. Они, оказывается, способны заменить понимание, и это счастье! А младенец, которого можно быстро успокоить, перебрав всего пяток нужных телодвижений, – ангелочек!
У опытных женщин этот подход к пониманию ребенка превращается в привычку. Если ребенок чем-то недоволен, его надо накормить, проверить температуру, попоить чаем с вареньем, переодеть, отправить спать… Привычка свыше нам дана, замена счастию она…
Пока потребности младенца так узки и однообразны, этот образец поведения срабатывает, и потому закрепляется. Если женщина рожает не один раз, то он закрепляется из разу в раз и становится главным способом ее общения с детьми.
Но младенец вырос, у него появляются новые интересы, мир, в который он уходит, расширяется, а мамаша остается где-то в том крошечном адско-райском мирке, где она психически разрушена своим счастьем и все не может вырваться из этого потрясения, которым так наслаждалась. Подросший ребенок, который любит маму и верит, что она умная и может помочь ему в любой беде, бежит к ней за советом, а она спрашивает, хорошо ли он питается, и есть ли у него запасные носки…