Шрифт:
Я не ошибся, вечером позвонила Вера Георгиевна и сказала, что Лёля в больнице. Но идти не надо, на днях будет дома…
Глава 6. Перемены
Когда я упала на этом чёртовом накате, я сразу почувствовала, что-то нехорошее случилось во мне. Будто что-то лопнуло, оборвалось. Но в тот момент я не думала, я могла только плакать, потому что чувствовала себя униженной, обманутой, глупой, брошенной…
Я заснула поздно, металась в кровати от своих обидных мыслей, от ревности, от тревоги, что Лёня меня не любит и не любил, это я глупая клуша, поверила и… и от отчаяния, накатывавшего на меня. Потом всё это отступало и я понимала, какая это глупость, что я внушаю себе… У меня будто была лихорадка, становилось то холодно, то жарко, я никак не могла найти себе места и покоя… что-то ещё, что-то на физическом уровне происходило со мной… К утру стало ясно, что я чувствовала ещё. Я проснулась от сильной боли в животе…
Пришла к бабушке в комнату и сказала как есть. Было поздно, шла кровь, ничего было уже не спасти…
Я несколько дней задержки размышляла, что же это со мной. Но, когда в одно утро проснулась от того, что меня сильно мутит, сомнений уже почти не было. Задержка была почти две недели, случайным это быть не могло. И всё же я хотела убедиться сначала, прежде чем сказать Лёне. Да и виделись мы в последнее время меньше, он
бегал на репетиции, бабушка этот месяц не дежурила. Прежде чем сказать Лёне, надо было бабушке признаться или попросить на работе кого-то из врачей осмотреть меня, но это было невозможно – я до ужаса стеснялась. Пойти в консультацию к гинекологу – ещё хуже. Я несовершеннолетняя, ещё в милицию заявят, обязаны, небось…
Но все мои сомнения и размышления прервались вот этой глупой ссорой. Глупой, потому, что ревновать, с моей стороны, было так нелепо, что и не описать. Я сама же когда-то гордилась его талантами и даже успехом у девчонок. А тут повела себя как безмозглая курица, устроила сцену с этими пробежками по гололёду. Вот и добегалась…
Что в больнице делали со мной, я почти не запомнила, от боли мне застилало разум, а потом вообще сделали укол, и проснулась я с холодом на животе.
Но, главное, с холодом внутри живота… и пустотой…
К ночи я отпросилась домой. Меня отпустили, благодаря бабушке.
Только дома я позволила пролиться новым слезам…
Я слышала, как она плачет. Сразу не пошла, хотела дать вылиться полудетскому-полуженскому горю, надеялась, она уснёт после… Но она плакала и плакала, пора была вмешаться.
– Детка, – Лена, обняла меня, едва я коснулась её, продолжая сотрясаться рыданиями. – Что же ты не сказала ничего? Или не знала? Может ты что-то выпила, чтобы…
– Да ты что, бабуля?! – она отняла лицо и посмотрела на меня, моргая мокрыми ресницами.
– Ну-ну, – я вытираю слёзы с её щёк. – Нет и хорошо. Ты молодая, будут ещё дети. Или ты из-за… Может, Лёня… Он не обидел тебя?
Она затрясла головой и заплакала ещё сильнее, прижимаясь ко мне:
– Это я… Это я… Я обидела… приревновала его, ругалась, а он… – ревёт в голос.
– Ему сказала?
– Сказала… а потом… на льду упала, как… Будто нарочно.
– Лена, хватит плакать, не надо. Вы помиритесь, всё пройдёт. А ребёнок… Ты сама подумай: ну, ко времени сейчас тебе это было? Поступила бы, первый курс, Москва, общежитие…
– Не говори так! – она мотает головой. – И так будто нарочно всё, будто вот специально, он… Он… Замуж позвал, а я… Ты бы видела, какое у него сделалось лицо, будто я ножом ему в спину ткнула…
Она закрыла лицо и опять завыла.
Я вздохнула, обнимая её. Ну, совсем несмышлёные дети… Замуж, ребёнок… Будто в деревне и при царском режиме живут… Время-то какое, не видят ничего вокруг себя, цены растут, в магазинах пусто, какие-то чудовищные очереди около водочных, драки там, чуть ли не переклички…
А эти – жениться… Ребёнок… Сами дети, совсем глупые малыши. Штаны снимать научились, а думать… Ох, Лена-Лена… и я тут за всеми заботами, безумием каждого дня, этими обменами купюр в 50 и 100 рублей, совсем ничего не заметила, упустила внучку.
Вот мать и правда сетовала на вашу сексуальную революцию… Но, разве в её или моё время не было такого? Всегда это есть, и любовь и безрассудство. У них вообще первая любовь вон какой оборачивается.
Может, через год-другой и разбегутся. А, может, и теперь… Такие происшествия между двоими или разводят или цементируют. Уж не знаю в их случае, что лучше…
Мы не разбежались. Я пришёл на следующий день, как она оказалась дома.
Я собирался виниться, не зная ещё что делать, только бы стереть следы слёз с её лица, но она сама, обхватила меня за шею и зашептала, вздрагивая от новых слёз:
– Лёня, милый, прости, прости меня! Прости, я не буду больше такой дурой, такой
злюкой!
– Это ты меня прости, – немного растеряно пробормотал я. – Это я виноват… Мне так хотелось, чтобы ты меня ревновала…
– Зачем? – она посмотрела в моё лицо, моргая удивлённо, вытирая слёзы кулачками как ребёнок. От удивления перестала даже плакать.