И хозяин пришел.

Знаешь, бывает такое, когда взгляд в спину ощущается физически? Ну, у Иных-то понятно, сам Сумрак велел. А ведь порой и простые люди что-то такое чуют. И кажется мне, неспроста Радовид повелел ослепить Филиппу, которая, к слову, оборачивалась в сову… Ну да, это уже из игры, не из книги. Но подмечено верно. Знают что-то эти поляки, знают и намекают.

Так и я, стоя на подгнивших, отмытых дождями от песка досках причала, вдруг понял, что надо срочно посмотреть назад. И развернулся.

Индеец был совершенно непримечательный. Мне даже показалось, что это именно он нас утром подвозил на лодке. Хотя тут может сказываться примитивная бытовая ксенофобия: как азиаты для европейцев все на одно лицо, так и мы для них. В общем, Иной, стоявший под ближайшим деревом, был щупленьким, темноволосым, улыбчивым без подобострастности.

Но это, безусловно, был Иной. И очень сильный.

Я не мог разобрать его ауру. При этом было бы понятно, если бы она просто оказалась укрыта от сумеречного взора. Старые и опытные Иные не любят, когда любопытная молодежь лезет в их дела. Сей же тип совершенно не прятался.

Казалось, вокруг него колышутся все оттенки радуги разом. И те, что в нее не входят, тоже. Движение, пульсация цвета, вектора градиентов – все было подчинено единому ритму, какой-то примитивной, корневой гармонии. Я не мог уловить структуры. Словно смотрел на фрактал прожилок в древесном листе, на узоры, лепимые инеем по морозцу. Говорят, такая аура у неинициированных Иных, у Зеркал, у людей на грани безумия. Но я видел рисунки. Я ощущал отличие. Ощущал – и не мог объяснить.

Все это впечатление на самом деле заняло пару секунд. Я на автомате поздоровался, представился. Индеец тоже протянул руку, назвал имя: Боуто. Очень оригинально. Ну да я не из придирчивых. Улыбнулся ему и уточнил: правда ли, что он знает и может поведать что-то из местных легенд.

Боуто мог. Он развернулся и пошел, как я понял, к своему летнему жилищу – высокому и достаточно поместительному шалашу в дальнем конце уходившей к лесу улицы. Там уже даже мерцал очаг, нагревая кастрюльку воды для мате. Выглядело уютно и по-домашнему, хотя странно так говорить о лесной времянке.

Мы сели, и я отдал Иному вторую пачку табака из Порангату. По-моему, он не сильно обрадовался, но и не расстроился. Принял это как должное. Мол, приехали гости, привезли курева. Так было и так будет. Кажется, я уже начинал понимать, что подразумевал Лукаш, когда говорил о культурных корнях пофигизма кариок.

А потом, когда напиток заварился и мы разобрали калабасы, Боуто начал говорить. Да так, что я позабыл о чае.

Давным-давно, когда солнце бегало по небу быстрее, чем сейчас, в мире не было людей. По полям и лесам, в горах и под водой жили звери и рыбы, и насекомые, и ползучие гады, и такие чудовища, что земля сотрясалась у них под лапами. Они рождались, охотились друг на друга, испытывали боль, страх, радость и наслаждение. И умирали, после смерти становясь ничем.

Но даже ничто – это уже что-то. И что-то текло, копилось, отлагалось. Сплеталось и расползалось по всей планете.

Пока однажды оно не ощутило себя.

Тогда родилась Птица. Она накрыла своими крылами весь мир, и один ее глаз был Солнце, а другой Луна. Она пребывала везде – и одновременно не здесь. Она была, и ее не было.

А чтобы Сила, питавшая Птицу, текла полнее, она сжала когти – и разомкнула, разорвала тонкую оболочку многих животных. То, что чувствовало, двигало жизнь, было самой жизнью.

Взамен же, чтобы поток не иссяк, Птица замкнула его через себя и даровала тем существам толику власти. Больше не нужно было опасаться огня – он гас, испугавшись могучего рыка или биения лапой. Больше не нужно было убегать от хищника – достаточно было нырнуть в Тень, падающую от Птицы на землю. Больше не нужно было ждать смерти – жизнь втекала в разрывы и вытекала обратно, оставляя достаточно, чтобы длить, и длить, и длить.

Для тех же, кто смог распорядиться дарами ловко и умело, кто прожил века и тысячелетия, кто научился между причиной и следствием проводить взаимосвязи, открылась новая грань существования: разум.

И когда животные осознали себя, тогда они обнаружили людей.

Это были странные создания, похожие и отличные от других. Они так же боялись и плакали, смеялись и наслаждались. Но еще они задавали вопросы и строили планы, и обобщали, и усложняли. С ними оказалось непросто, но интересно, и некоторые из животных даже начали принимать облик людей, чтобы лучше тех понимать. А порой и познавать – не только в духовном, но и в плотском смысле.

При этом никто не заметил, как пропала Птица.