– Авось заслужим милость царя Дмитрия таким вот образом, – выпалил раскрасневшийся Молчанов. – Пусть он сам распорядится добычей, решит судьбу царевны.

– Да, пусть будет так. А до этого она у меня поживет, останется целой и невредимой, – сказал Мосальский и мрачно оскалился.

– А может, ко мне в дом царевну? – Молчанов вопросительно поглядел в лицо Голицыну.

– Нет, – сказал тот, как отрезал. – Пусть поживет у князя Василия, а не у тебя, безобразника, охочего до невинных девок. – Потом Голицын раздумчиво почесал крепкий затылок и тихо, нравоучительно произнес: – Все равно ее постриг ждет, как бы ни вертел ее судьбой царь Дмитрий Иванович.

Через несколько минут на крыльцо подворья Годуновых вышел мрачный Василий Голицын и объявил московскому народу, собравшемуся здесь:

– Царица Мария и ее сын Федор отравились, с великих страстей своих сами испили ядовитого зелья. Царевна Ксения едва жива. Мы успели вовремя, не дозволили ей лишиться жизни, вырвали из ее рук остатки зелья. – Он замолчал и самодовольно оглядел толпу, жутко испуганную, оцепеневшую от страха и ужаса.

Не только простолюдины, но и дворяне, великие сановники, еще недавно угождавшие Марии и Федору, льстившие им, теперь проявили покорность и бесстрастность, спокойно предали Годуновых. Так случается всякий раз, когда сила солому ломит.

Свысока глядел на убийц и безмолвствующий народ и самозванец, без пяти минут царь Дмитрий Иванович. Люди морщились, печалились, с явным сожалением перешептывались о напрасных смертях, случившихся только что. Они жалели погибшую царицу Марию, а еще больше – юного Федора Годунова, который подавал огромные надежды для народа и светлого будущего страны. Все знали о его многочисленных талантах ученого, картографа, полководца, да и о простой, чисто человеческой доброте.

Но больше всего, конечно, народ переживал за бедную красавицу-царевну Ксению. Ей выпала незавидная доля стать утехой нового царя, да и Молчанова с Мосальским. Москвичи хорошо знали этих похотливых развратников.

«А ведь и знатным убийцам семейства Годунова, князьям Голицыну и Мосальскому, дворянам Молчанову и Шерефетдинову придется познать силу мщения от духа невинных жертв, принять напрасную, жуткую или нелепую смерть, – подумал мститель Дмитрий Иванович, и сам так или иначе причастный к гибели последних представителей царского рода Рюриковичей. – Вот и завершилось правление Годуновых. Счастливый взлет этого талантливого семейства закончился жутким крахом. Разномастные предатели, лижущие мне зад, заверяющие в верноподданнических чувствах, придушили в Переславле даже Семена Годунова, начальника сыска царя Бориса. Дальние родичи Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых и прочих закованы в железо и отправлены в темницы низовых и сибирских городов».

Третьего июня 1605 года в Тулу к Лжедмитрию Первому приехали выборные от Москвы, князья Воротынский и Телятевский. Они привезли с собой «великую повинную грамоту от столицы». Москвичи просили в ней прощения у истинного государя, приглашали его на царство, клялись в своих верноподданнических чувствах, сообщали ему, что «неприродных Годуновых» уже нет на престоле.

Уже 20 июня Лжедмитрий Первый торжественно въехал в Москву на белом красивом коне. Наездником он был всем на загляденье, уверенно и красиво держался в седле. Его одежда поражала жителей столицы невиданным блеском. На шее самозванца сияло баснословно дорогое ожерелье. Со всех сторон раздавались громкие крики восторга и восхищения.

Когда белый конь природного царя ступил на Москворецкий мост, расположенный рядом с Китай-городом и Кремлем, страшный пыльный вихрь вдруг окутал и разметал царскую свиту. Самозванец был отменным конником и сумел усидеть в седле, хотя и с большим трудом. А вот многие всадники из его свиты мгновенно попадали наземь. Черная грозная пыль взвилась в небо столбом. Некоторое время вокруг ничего не было видно. Суеверные московские жители, следившие за роскошной процессией вблизи и издалека, крестились и перешептывались. Мол, это опасный, очень дурной знак. Плохо правление нового царя начинается.

Еще более покоробило московский люд то обстоятельство, что у Лобного места на Красной площади, где государя Дмитрия Ивановича ждало духовенство с образами, церковное пение заглушили трубы и литавры польских музыкантов.

Сперва царь посетил Успенский собор, а потом и Архангельский. Там он припал ко гробу Ивана Грозного и пролил на него обильные слезы. После этого Лжедмитрий Первый вступил в царские палаты, где его поздравили «с новосельем» бояре, князья и дворяне. Первыми из них были Богдан Бельский, Петр Басманов, Василий Голицын, Василий Мосальский, Михаил Молчанов.

– Будем беречь и чтить своего великого государя, – воскликнул в слезах умиления Богдан Бельский.

Лжедмитрий Первый был рад ревностному старанию «своего любимого дядьки» Бельского. Тот стремился породнить природного царя с народом, выходил к москвичам и с Лобного места славил Бога за спасение царевича Дмитрия. Он говорил, что будто бы прознал о том, что мальчику грозит смерть, Борис Годунов послал в Углич людей, которые должны были извести его. Тогда-то Бельский и вступил в тайные сношения с Марией Нагой. Восьмилетнего Дмитрия мать спрятала. Вместо него под ножи убийц был подставлен сын священника, очень похожий на царевича.