Сельчане мотоцикл спасли – достали из пруда баграми. Меня спасать не надо было, я ещё на отмели спрыгнул с непослушного скакуна.

После этого Раиф-абый долгое время даже близко не подпускал своего «помощника» к мотоциклу. А в год окончания десятого класса (мы учились одиннадцать лет) он взял меня на свою шабашку – дом поднимать, я там нормально заработал и на эти деньги купил себе подержанный мотоцикл «Иж-Планета», который преподнёс нам не менее забавную историю, чем дядькин «козёл».

Мотоцикл мой стоял всегда или в сарае, или под открытым небом во дворе. Кроме меня никто за руль его не садился. Отец к мотоциклу интереса не проявлял, младший брат Рамзиль был ещё мал – десятилетний малыш водить мотоцикл не мог. Но я заблуждался. К несчастью, мой младший брат был похож на меня. В один прекрасный день он вместе с друзьями выкатил двухколёсную машину на улицу и сел за руль. После того, как ребята немного разогнали её, моя «Иж-Планета» завелась, и Рамзиль, имевший немалый велосипедный опыт, уверенно повёл мотоцикл из деревни на просторы полевых дорог. Изрядно поколесив там, он вернулся в деревню, доехал до нашего дома, но конь у своей конюшни останавливаться отказался. Он, как и я в младенчестве, умел только газовать и рулить. Тормоза были не в его компетенции. Таким образом, он проехал вкруговую по улицам деревни раз, другой, третий, но так и не мог остановиться. Когда я, услышав шум-гам на улице, выбежал из дому, он, оставляя за собой густой мотоциклетный дым, вовсю мчался и орал: «Не могу остановиться, остановите меня!» Мы стояли в растерянности, не зная, что делать. Чем бы всё это завершилось, если бы не кончился бензин и мотоцикл сам собою не остановился.

Я больно-то не ругал братишку, сам ведь в детстве сотворил подобное. Повзрослев немного, он стал управлять мотоциклом лучше меня. А когда начал работать, перво-наперво купил себе механического скакуна.

Рассказывали, что наши деды со стороны отца были охотниками. Услышав это, я тоже захотел быть охотником и пойти на настоящую охоту. Но охотнику нужны были орудия труда – ружьё или на худой конец какие-нибудь силки. Откуда их взять? Силки-капканы меня не интересовали, надо было раздобыть ружьё, без него охотник – не охотник. О покупке ружья в магазине и мечтать не приходилось – откуда на него деньги, да и кто тебе продаст без особого разрешения!

Но, как говорится, на ловца и зверь бежит. Однажды копаюсь на чердаке бани и вдруг под хламом обнаруживаю ружьё, настоящее, точнее, винтовку системы Бердана, только основательно проржавевшую. «Эта берданка ни к чему не пригодна», – только и махнул рукой дед. А я с присущим мне упрямством приступил к осуществлению своей мечты. Сначала разобрал ружьё (буду уж винтовку так называть), потом несколько дней держал его в тазике с керосином. Потом очистил песком от ржавчины, аккуратно протёр промасленной тряпкой, вместо сломанной пружинки поставил другую… После таких восстановительных процедур ржавая берданка приобрела вид действующего стрелкового оружия. Теперь нужны были боеприпасы. В дедушкином ящике с инструментами нашёл пять пустых патронов, начинил их серой от спичек, вместо дроби насыпал металлической крошки… Но как ни старался, моё ружьё не стреляло. После всего этого злые языки деревенских мальчишек прозвали меня «Охотник Разиль». В своей жизни я и по воробьям не стрелял, и мне было до того обидно слышать это прозвище, что порою я был готов сквозь землю провалиться. Скоро из прозвища выпало слово «Разиль», и я превратился в исключительно «Охотника». Переживая и думая, как избавиться от уничижительной клички, я ночи напролёт не спал.

Несколько раз в месяц отец ездил в тогдашний райцентр Шереметьево на райкомовские собрания. Из одной такой поездки он привёз большого белоснежного кролика – на базаре там купил. В нашем хлеву мы соорудили для косого что-то наподобие домика. Несмотря на то, что мы, можно сказать, денно и нощно ухаживали за ним, давали ему самые свежие овощи, наш кролик захандрил, перестал есть – не то к новому месту не мог привыкнуть, не то от прежних хозяев отвыкнуть… Однажды захожу в хлев проведать его, а он уже околел, лежит как камень.

Что делать? Мама сказала: «Надо похоронить его где-нибудь на опушке леса». В тот же день понёс его я в лес. Зима, метель, из лесу нет-нет да и волчий вой ночами до села доносится. На всякий случай повесил на плечо декоративную свою берданку. Говорят же: «Глупый волк и холостого ружья боится». У леса повстречался мне наш сосед Галиулла-абый. В лес ходил он, оказывается, на заготовку дров. «О-го! – говорит, – крупного зайца подстрелил, не зря, значит, называют тебя охотником». Не зная, что ответить, лишь кисло улыбнулся я. Через некоторое время на лесной дороге встретил ещё одного человека – сборщика яиц, жителя другой улицы нашего села Хасана по прозвищу «Елтырь» – шустрый, значит. Мать про него говорила: «Ему на язык чёрт плюнул» – такой он был болтливый и язвительный. Завидев ружьё и мою «добычу», тоже заахал и заохал.

На другое утро я проснулся настоящим охотником. Весть о том, что я подстрелил крупного зайца, мгновенно разошлась по всей деревне. Теперь при встрече меня стали опять называть «Охотник Разиль». Но уже без издевательских ноток, а с нескрываемым уважением. Скоро об этой кроличьей истории я позабыл и ружьё закинул на чердак, и мечта стать охотником незаметно испарилась. Вскоре и из прозвища опять выпало одно слово. На этот раз – «охотник». И остался я просто Разилем, с именем, которое дали мне родители.

Когда приходится с кем-то из соплеменников знакомиться и надо о себе что-то сказать, то говорю коротко: «Мы с Алмазом Хамзиным из одной деревни». Алмаз – человек известный и талантливый. Он – прекрасный музыкант, певец, поэт, мастер художественного слова, нет в нашем татарском мире человека, который не знал бы его. Потом, по мере необходимости, я начинаю рассказывать о том, как мы в течение одиннадцати учебных лет сидели за одной партой, как пели вместе, давали концерты, как, соревнуясь друг с другом, писали стихи. Мои новые знакомые начинают смотреть на меня восхищённо-расширенными глазами. Вот что значит иметь знаменитого друга!